ЗАТЕПЛИ ОГОНЁК

У нас в Москве самое главное всегда не там, где надо бы.

Вспоминаю вторую половину 50-х - критический период развития моего литературного поколения. Стихотворцами числились сотни членов московской писательской организации. В каждом толстом журнале был отдел поэзии, в нем сидели два-три штатных литсотрудника во главе с завом. Казалось бы, есть структуры, которым положено задавать тон. Так нет же. Кому хотелось потолкаться среди профессионалов, окунуться в новизну созвучий, подвергнуть свои стихи бескомпромиссному критическому разбору, а то вдруг и встретить настоящего мастера, тот садился на метро и катил в сторону Комсомольской площади к Левину.

Формально "Магистраль", которой командовал Григорий Михайлович Левин, считалась всего лишь кружком Центрального дома культуры железнодорожников. Фактически это был главный столичный литературный клуб. Авторитетный, любимый. Где бы запел свои песни Булат, если бы не было "Магистрали"? В ней начиналась жизнь стихотворных сборников, обретали вес имена. То и дело "Магистраль" подвергали гонениям, запрещали, разгоняли, но клуб был неистребим, и в ногу с ним крепчала московская поэзия. Было замечательно видеть все это, участвовать в этом.

Почему в книге, посвященной дидуровскому рок-кабаре, я решил напомнить о левинской "Магистрали"? Вряд ли нужно объяснять, суть ясна.

"Чем клясть вселенский мрак,
Затеплим огонек".

Так думает дурак.
А умным невдомек.

И легче дураку.
И в мире не темно.

И умные стучат
К нему
В окно.

Год за годом манит страждущих свет дидуровского окна. Наверно, так же накануне Великой Отечественной поэтическая молодежь Москвы тянулась к Сельвинскому. Подозреваю, что для самого Ильи Львовича тот кружок был средством одолеть вселенский мрак предвоенных лет. И какая народилась поэзия!

Менялись времена, шел к концу двадцатый век, но и во мраке предгорбачевского прозябания рецепт оставался тем же - затеплить огонек. Кто-то вспомнит семинары Бориса Слуцкого, кто-то университетский питомник Игоря Волгина, кто-то - как слетались в Совпис к Евгению Храмову. Да и нам есть что вспомнить, и в нашу "сухаревку" тянулись юные творцы, и нас выгоняли на мороз из казенных палат. Во весь голос звучала на литературных посиделках Москвы большая поэзия. И андеграунд, он тоже звучал - крупно, полновесно: ахматовский "Реквием", неугодный "Теркин", неподкупный Слуцкий, изгнанник Бродский. Настоящий, мощный андеграунд - не самозванные шерочка с машерочкой, лианозовский молочный комбинат.

Отчасти принадлежа семейству московских литературных собраний, кабаре Алексея Дидурова всегда занимало в нем особую зону - зону риска, обозначенную словом "рок". Неизменно заманчивое для череды подрастающих поколений, это слово обеспечивало дидуровскому кружку преданность основного контингента, но оно же являлось миной, подложенной под все предприятие. Настоящей удачей Дидурова было, я думаю, то, что он сумел в своем рок-кабаре затеплить огонь литературы. Сохранив трезвое, не рокерское представление об иерархии поэтических ценностей, Дидуров не позволил року сожрать себя и свое детище.

Я высоко чту Алексея Дидурова как поэта, но, в отличие от него, никогда не умилялся "рок-культуре". Надеюсь, и у самого Алексея Алексеевича это умиление осталось в прошлом. Наверняка, для него не секрет, что такие понятия, как "рок-поэзия", "женская поэзия", "профессорская поэзия" и т. п., всякий раз придумываются для того, чтобы придать хоть какое-то благообразие беспомощным стихотворным текстам. Никому же не придет в голову сказать "бард-поэзия". Скажут иначе: этот бард неталантлив, он поет плохие стихи.

В роке талантливым стихам делать нечего, их неизбежно убьют специфические манеры, принятые на сцене и в зале. Носящие (мягко говоря) нефилармонический характер, эти особенности поведения диктуются простым обстоятельством: "рок-культура" - прислужница наркобизнеса. Кайф, кайф, кайф! Чтобы сажать на иглу толпы подростков, приходится делать потную, тяжелую работу, несовместимую с поэзией, - выколачивать ритм, визжать, хрипеть, подпрыгивать, кривляться. С философическим видом косить под сомнамбулу. Вестернизировать и редуцировать словарь, чтобы получалось как у Эллочки-диджейки. Зачем поэзия? Где правит кайф, там катарсис не нужен.

Но Дидурову всегда было до поэзии. И нельзя не восхищаться упорству, с каким он третирует свою неоднозначную паству, прививая ей уважение к звуку и смыслу русского текста. Исполать тебе, Алексеич! Пусть и впредь поют в твоем кабаре барды, читают стихи поэты. Не старик Державин, а старик Мичурин, вот кто приходит на память: уж Иван-то Владимирович умел облагораживать дички.

7 декабря 2001 г.

Опубликовано на портале литературного рок-кабаре Алексея Дидурова