ДРУЗЕЙ МОИХ ПРЕКРАСНЫЕ ЧЕРТЫ
Рассуждая логически, трудно допустить, что двор всегда был заполнен
солнцем. Но в памяти он остался только таким - солнечным.
Влюбленная, несчастная
кружилась голова! -
Четвертая Мещанская,
дом семь, квартира два.
Квартира два была на первом этаже и смотрела геранями на двор.
Влюбленная голова принадлежала моему новому другу. Он был тощ, высок и
чудовищно талантлив. Стихи нас и сводили. Мы артистично читали их
другу другу, вытеснив Лельку, младшую сестренку, на кухню. Слушая
меня, мой чудовищно талантливый друг иногда вскакивал и кричал:
"Гениально!" В такие моменты он мне нравился сильнее всего.
Наконец он сказал:
- Поехали, я познакомлю тебя с ней. Она чудовищно талантлива.
Только, извини, она толстая.
Мы ехали, ехали и приехали. Она оказалась не настолько толстой,
чтобы извиняться. Девочка как девочка. Немного даже зверек -
белочка. С обгрызанными ногтями и стандартной школьной тетрадкой,
которую я читал, пока они там ворковали.
Стихи, записанные полудетским почерком, были в самом деле
чудовищно, неправдоподобно хороши. Я ошарашенно посматривал на нее,
зверька, снова вчитывался в тетрадку и снова смотрел на нее.
Становилось ясно, что эту девочку надо носить на руках - и мой друг
всерьез взялся за выполнение этой общенародной задачи.
Мы приезжали еще, ходили купаться. Почему-то ночью. Там
неподалеку был Тимирязевский парк - темно, безлюдно и какие-то
пруды. Вода была теплее воздуха. На самом деле, я почти ничего не помню.
Прошло не помню сколько времени. Моих друзей завалили камнепады
известности, их стихи были у всех на слуху, я гордился обоими. И
все диковенней было сознавать, что они принадлежат иной, чуждой
мне сфере, где можно себе позволить быть на "ты" с корифеями.
- Пойдем! - коротко велел он, случайно встретясь. Мы пришли в
какую-то квартиру, где вокруг стола, на котором не было еды, почему-то
сидели те, с которыми он был на "ты".
Кто-то предложил, чтобы каждый прочитал по новому стихотворению.
Ведь это же было в действительности, а вспоминается сном. Все
стерто, размыто, за исключением единственного резкого впечатления. Не
помню, как читал я сам и было ли что-нибудь произнесено по этому
поводу сидящими; не помню, как и что читали Межиров, Луконин,
Смеляков, старик Антокольский. Кто там был еще? Ведь точно, что
были.
Со мною вот что происходит:
совсем не та ко мне приходит,
мне руки на плечи кладет
и у другой меня крадет.
А той -
скажите, Бога ради,
кому на плечи руки класть?
Та,
у которой я украден,
в отместку тоже станет красть...
Только это врезалось в память и - безо всяких на то
оснований - было воспринято как личное крушение.
С тех пор мне не раз приходилось слушать эту хрестоматийную
вещь в концертном авторском исполнении. В тот раз, произнесенная
впервые, она была прочитана мало что неартистично. Даже не на
память - по вытащенной из кармана бумажке. В книгах поэта в этом
месте стоит посвящение: "Б. Ахмадулиной".
В 1970 году стихотворение Евгения Евтушенко обрело новую
жизнь в фильме "Ирония судьбы, или С легким паром". Режиссер
Эльдар Рязанов и композитор Микаэл Таривердиев доверились
стилистике авторской песни, и Сергей Никитин удостоверил
подлинность стиля собственным голосом и голосом своей гитары.
По иронии судьбы, стихи Беллы Ахмадулиной тоже звучат в этом
фильме как песня, и не видимая зрителю Алла Пугачева поет за
героиню так деликатно и так сердечно, как, может быть, больше уже
нигде. Какую певицу в себе загубила!
Иногда, раз в двадцать лет, мы встречаемся возле какой-нибудь
вешалки. "Здравствуй, Беллочка", - говорю я осторожно. "Здравствуй,
Митя", - отвечает девочка ласково, радуя меня вестью о том, что я не
забыт. Она по-прежнему совсем не толстая.
По улице моей который год
звучат шаги - мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден.
О одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля утешеньям бесполезным.
Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
на том конце замедленного жеста
найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство, как блаженство.
Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и - мудрая - я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.
И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислонясь к моим плечам,
объявит свои детские секреты.
И вот тогда - из слез, из темноты,
из бедного невежества былого
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова.
'Вечерний клуб', 6 июня 1995 г.
|