ДРУЗЕЙ МОИХ ПРЕКРАСНЫЕ ЧЕРТЫ


Рассуждая логически, трудно допустить, что двор всегда был заполнен солнцем. Но в памяти он остался только таким - солнечным.

Влюбленная, несчастная
кружилась голова! -
Четвертая Мещанская,
дом семь, квартира два.

Квартира два была на первом этаже и смотрела геранями на двор. Влюбленная голова принадлежала моему новому другу. Он был тощ, высок и чудовищно талантлив. Стихи нас и сводили. Мы артистично читали их другу другу, вытеснив Лельку, младшую сестренку, на кухню. Слушая меня, мой чудовищно талантливый друг иногда вскакивал и кричал: "Гениально!" В такие моменты он мне нравился сильнее всего.

Наконец он сказал:

- Поехали, я познакомлю тебя с ней. Она чудовищно талантлива. Только, извини, она толстая.

Мы ехали, ехали и приехали. Она оказалась не настолько толстой, чтобы извиняться. Девочка как девочка. Немного даже зверек - белочка. С обгрызанными ногтями и стандартной школьной тетрадкой, которую я читал, пока они там ворковали.

Стихи, записанные полудетским почерком, были в самом деле чудовищно, неправдоподобно хороши. Я ошарашенно посматривал на нее, зверька, снова вчитывался в тетрадку и снова смотрел на нее. Становилось ясно, что эту девочку надо носить на руках - и мой друг всерьез взялся за выполнение этой общенародной задачи.

Мы приезжали еще, ходили купаться. Почему-то ночью. Там неподалеку был Тимирязевский парк - темно, безлюдно и какие-то пруды. Вода была теплее воздуха. На самом деле, я почти ничего не помню.

Прошло не помню сколько времени. Моих друзей завалили камнепады известности, их стихи были у всех на слуху, я гордился обоими. И все диковенней было сознавать, что они принадлежат иной, чуждой мне сфере, где можно себе позволить быть на "ты" с корифеями.

- Пойдем! - коротко велел он, случайно встретясь. Мы пришли в какую-то квартиру, где вокруг стола, на котором не было еды, почему-то сидели те, с которыми он был на "ты".

Кто-то предложил, чтобы каждый прочитал по новому стихотворению.

Ведь это же было в действительности, а вспоминается сном. Все стерто, размыто, за исключением единственного резкого впечатления. Не помню, как читал я сам и было ли что-нибудь произнесено по этому поводу сидящими; не помню, как и что читали Межиров, Луконин, Смеляков, старик Антокольский. Кто там был еще? Ведь точно, что были.

Со мною вот что происходит:
совсем не та ко мне приходит,
мне руки на плечи кладет
и у другой меня крадет.
А той -
        скажите, Бога ради,
кому на плечи руки класть?
Та,
    у которой я украден,
в отместку тоже станет красть...

Только это врезалось в память и - безо всяких на то оснований - было воспринято как личное крушение.

С тех пор мне не раз приходилось слушать эту хрестоматийную вещь в концертном авторском исполнении. В тот раз, произнесенная впервые, она была прочитана мало что неартистично. Даже не на память - по вытащенной из кармана бумажке. В книгах поэта в этом месте стоит посвящение: "Б. Ахмадулиной".

В 1970 году стихотворение Евгения Евтушенко обрело новую жизнь в фильме "Ирония судьбы, или С легким паром". Режиссер Эльдар Рязанов и композитор Микаэл Таривердиев доверились стилистике авторской песни, и Сергей Никитин удостоверил подлинность стиля собственным голосом и голосом своей гитары.

По иронии судьбы, стихи Беллы Ахмадулиной тоже звучат в этом фильме как песня, и не видимая зрителю Алла Пугачева поет за героиню так деликатно и так сердечно, как, может быть, больше уже нигде. Какую певицу в себе загубила!

Иногда, раз в двадцать лет, мы встречаемся возле какой-нибудь вешалки. "Здравствуй, Беллочка", - говорю я осторожно. "Здравствуй, Митя", - отвечает девочка ласково, радуя меня вестью о том, что я не забыт. Она по-прежнему совсем не толстая.

По улице моей который год
звучат шаги - мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден.

О одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля утешеньям бесполезным.

Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
на том конце замедленного жеста
найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство, как блаженство.

Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и - мудрая - я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.

И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислонясь к моим плечам,
объявит свои детские секреты.

И вот тогда - из слез, из темноты,
из бедного невежества былого
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова.

'Вечерний клуб', 6 июня 1995 г.