Прошу прощения у тех, кто привык читать "Золотую кассету", - мое молчание чересчур затянулось. Я и сам не думал, что исчезну из "Вечернего клуба" так надолго. Не понимаю, как это получилось. Устал, что ли?

Но перерыв оказал двойную услугу. Во-первых, передышка. Все-таки в самом деле устал. Во-вторых, я сделал для себя важное открытие: узнал, что рубрика имеет поклонников. Незнакомые люди подходили на каких-то бардовских вечерах и спрашивали, будут ли новые выпуски. "Обязательно будут", - обещал я польщенно, но и с ужасом, ибо сознавал, что влип бесповоротно.

Даю необходимые разъяснения для тех, кому "Золотая кассета" попалась на глаза впервые. Эта рубрика обращена к любителям авторской песни. У каждого такого любителя есть среди бардов свои фавориты, свои любимые песни. Теперь предположим, что тебя отправляют на необитаемый остров и разрешается взять с собой 90 минут звучания. Твой выбор и составит твою золотую кассету. А здесь, в газете, каждый выпуск рубрики - это одна из песен моего выбора. Очень просто.

Ужас же состоит в том, что никакой кассеты, как выяснилось, не хватит. Ничего не стоит занять все 90 минут песнями одного сильно любимого автора. Мне, к примеру, только на Юлия Кима этих минут было бы мало, а Ким у меня еще даже не представлен. Ни Ады Якушевой не было, ни Мищуков, ни Суханова, ни... Сколько отложенного на потом! Ужас, ужас и еще раз ужас.

Что же делать? Заменить кассету компакт-диском? А вдруг на необитаемом острове не окажется нужной техники? Положение безвыходное.

Я вот что думаю: не переложить ли пока часть ответственности на чужие плечи? Пусть сегодня за выбор отвечают мои друзья. Время от времени я пристаю к ним с просьбой, чтобы они составили свои золотые кассеты. Тут важен момент внезапности - не дать опомниться. Рассудок не успевает добраться до архивного отдела мозга, и выскакивают только те песни, которые всегда рядом, в оперативной памяти.

Такой молниеносный наезд я совершил на двух оказавшихся рядом классиков. Сунул им по четвертушке бумаги, разъяснил условия. Не больше десяти песен. Присутствующих, естественно, не включаем. Ну, поехали! "Зачем мне кассета?" - удивился Сергей Никитин, но список быстро написал. Действительно, зачем? Не говоря лишних слов, выполнил просьбу и Александр Городницкий.

И вот я беру листочки, кладу один возле другого. Посмотрим!

Неожиданно оказывается, что целых три песни присутствуют в каждом из двух списков.

Одна - "Размытый путь" Александра Дулова.

...Была суровой пристань в этот поздний час.
В промозглой тьме, искрясь, горели папиросы,
И тяжко трап стонал, и хмурые матросы
Из тьмы устало поторапливали нас.
И вдруг такой тоской повеяло с полей!
Тоской любви, тоской былых свиданий кратких.
Я уплывал все дальше, дальше - без оглядки
На мглистый берег глупой юности моей.

В популярном сборнике про эту песню сказано странновато: "по стихам Николая Рубцова". Объясняю. Исходя из высших музыкальных интересов, славный бард слегка удлинил каждую рубцовскую строку. Кто не знает, не заметит. Дулов, однако, покаялся. Повинную голову не секут, победителей не судят, но всё равно чувство солидарности с потерпевшим поэтом не позволяет мне включить это противоправное, хотя и прекрасное, произведение в "Золотую кассету".

Однако у Дулова есть другая, тоже прекрасная песня, - уже не "по стихам", а на стихи Рубцова. Ее и возьмем!

А вообще-то Дулов никакой не разбойник, хотя по физиономии этого не скажешь. Он человек ученый, правозащитный, законопослушный. Более того - борец с ненормативной лексикой. (И чем она ему помешала?)

Едем дальше.

Вторая песня, внесенная в список каждым из двух корифеев, принадлежит Булату Окуджаве. "Ах Арбат, мой Арбат, ты - мое призвание, ты и радость моя, и моя беда..." Да уж конечно, без этой песни "Золотая кассета" немыслима. Дивная вещь.

Третья, однако, вызвала мой протест.

...Теперь там не поют
Знакомые дрозды,
Но ёлки достают
До утренней звезды,
Но так же ввечеру
Река моя дымится -
Хоть мы и не поем,
Хоть медленно вдвоем
По мокрому ковру
По пояс в медунице
Сегодня рядом не идем.

- Это ж я! Так не договаривались!

- Это не ты, это Шангин, - успокоили меня корифеи. И я согласился, вслушиваясь в ауру "Листопада". Правда, это Шангин - это его мелодия сделала песню. Хорошо, что стихи начинающего литератора не помешали.

С Геном Шангиным-Березовским мы целых пять лет учились вместе - на одном курсе биофака. Потом, уже после окончания, года три на том же биофаке занимались совместным сочинительством. Так что сказать о Шангине двумя словами у меня вряд ли получится. Лучше я посвящу Шангину отдельный выпуск "Золотой кассеты".

Но и с Дуловым я почти что однокашник, у нас была общая средняя школа. Ее типовое кирпичное здание, прижатое боком к больничному моргу, стояло, да и сейчас стоит, в том месте, куда выходят зады "Ленкома". К театру вела выбоина в кирпичном заборе. В покойницкую проникали воображением сквозь немытое стекло. При таком соседстве неслабо запоёшь! В газетах пишут, что скоро те наши с Дуловым задворки неописуемо преобразятся: очень развитой человек дал под это неслабые деньги и он, естественно, тоже окончил нашу 636-ю. Познакомиться бы...

Я годом старше Дулова, учились мы в разных классах. Общей у нас наверно была только большая перемена. Наверно расстреливали друг друга снежками. Шум, снег, игры на снегу - почти как в обещанной песне.

Стихи Николая Рубцова, музыка Александра Дулова

Грустные мысли наводит порывистый ветер.
Грустно стоять одному у размытой дороги.
Кто-то в телеге по ельнику едет и едет -
Позднее время, спешат запоздалые дроги.
Плачет звезда, холодея над крышей сарая...
Вспомни, о родина, праздник на этой дороге!
Шумной гурьбой под луной мы катались, играя,
Снег освещенный летел вороному под ноги.

Скачут ли свадьбы в глуши потрясенного бора,
Мчатся ли птицы, поднявшие крик над селеньем,
Льется ли чудное пение детского хора, -
О, моя жизнь, на душе не проходит волненье.
Нет, не кляну я мелькнувшую мимо удачу,
Нет, не жалею, что скоро пройдут пароходы.
Что ж я стою у размытой дороги и плачу?
Плачу о том, что прошли мои лучшие годы.

'Вечерний клуб', 19 октября 1996 г.