ПЯТЬ РЕБЯТ О ЛЮБВИ ПОЮТ


Во второй половине 50-х в высотном здании МГУ на Ленинских горах действовало литературное объединение. Членами его были, естественно, студенты. Меня, единственного переростка (я уже кончал аспирантуру), выбрали старостой.

С чувством затаенной ревности староста констатировал, что количественное преимущество принадлежит в литобъединении поэтам-географам. Мало того. Географы-композиторы вдруг раззвенелись по общежитиям броской музыкой, сделав свой факультет лидером университетской песни. Ведь совсем недавно в этом деле лидировали мы, биологи! А теперь мы сами находили приятность в распевании немудреных географических сочинений:

Посмотрел однажды я в глаза большие,
Голубее карровых озер, -
Дни моей учебы, до того простые,
Потеряли стройность с этих пор.
Лекции прошли,
Все домой ушли,
Только я брожу по этажам.
Видно зря
Песенка моя -
Нет ее ни здесь, ни там...

Географические поэты прозрачно намекали, что им-то известно, что такое карровые озера, а вы, ха-ха, думайте себе что хотите.

Как все процветающие культуры, победители вели себя приязненно и шумно. Только один юный географ не пузырился на наших литературных собраниях. Помалкивал, сидя себе в уголке. Но именно ему, молчуну, суждено было написать настоящее стихотворение. Не замеченное местночтимыми композиторами, оно выпорхнуло за пределы МГУ и там, на просторе, обрело мелодию, став одной из самых известных и любимых песен.

О причине осторожной молчаливости Коли Карпова я узнал совсем недавно от нашего с ним общего друга, поэта-фронтовика Николая Константиновича Старшинова, который в те далекие 50-ые был у нас руководителем литобъединения. Оказывается, в течение долгих десятилетий Коля скрывал свое истинное лицо. Так это у нас называлось.

"Был ли на оккупированной территории?" - звучал вопрос стандартной советской анкеты. Не позавидуешь ответившему "да". Коля - был, и не только на оккупированной. Целых два года он провел в самой фашистской Германии. Он работал на фашистов.

И прошла почти что целая жизнь, пока пришла к старому, больному поэту решимость поделиться своей тайной со Старшиновым, а тот склонил его рассказать обо всем в документальной прозе.

Повесть Николая Карпова можно найти в журнале "Согласие" за 92 год. Нелегко читать о том, что выпало на долю одиннадцатилетнего мальчика, угнанного вместе с бабушкой из родного городка в качестве рабочей силы. Отрадно узнавать, что не так уж редко встречались маленькому остарбайтеру немцы, которые остались людьми и при фашистской власти. Невыносимо читать про жестокость власти советской.

Да Бог с ней, с властью. Жестокость на уровне органов - это еще куда ни шло. Куда страшнее, когда клеймо предателя лепят тебе по личной инициативе рядовые соотечественники, как это делает в Колином рассказе просто девушка, вагонный контролер.

Вроде бы, читано-перечитано о том, как встречала Родина воротившихся с Неметчины узников своих, пленных, освобожденных рабов, - а не устаешь содрогаться. И опять кому-то бесстыже тоскуется по такой Державе, опять публично призывают выкинуть на свалку зловредный гуманизм. Какая же мы все-таки особая страна!

Звоню Николаю Николаевичу. Коля, говорю, это староста. Я тут пишу про замечательные песни для газеты "Вечерний клуб". Как же, отвечает, знаю такую газеты. Что-то, говорю, я запямятовал: когда ты обнародовал "Пять ребят"? Как же, отвечает, а помнишь, Старшинов привел к нам Бориса Абрамовича?

Я вспомнил.

Слуцкий медленно располагался за столом, посматривал на нас, устраивался поудобней. Сел, подумал. Потом вдруг сказал: "Ну, читайте". В этом была неожиданность: прежних гостей наша самодеятельность не интересовала.

Еще нам не дано было узнать, что мы сидели за одним столом с великим гуманистом, но до нашего кружка докатились слова Михаила Светлова, сказанные на писательском собрании: "Надеюсь, всем присутствующим ясно, что пришел поэт лучше нас." Стихи Слуцкого обильно ходили в списках. Он уже становился легендой, властителем дум.

В тот вечер каждый читал самое заветное. Скупой похвалы великого поэта удостоились три стихотворения, в их числе "Едкий дым создает уют...".

На дворе стоял 56-ой год - Слуцкий был как раз в том возрасте, в каком ушел из жизни Пушкин.

Дым костра создает уют,
Искры тлеют и гаснут сами.
Пять ребят о любви поют
Чуть охрипшими голосами.

Если б слышали те, о ком
Эта песня сейчас звучала,
Прибежали б сюда пешком,
Чтоб послушать ее сначала.

Чтоб почувствовать до конца
В этом дальнем таежном стане,
Как умеют любить сердца,
Огрубевшие от скитаний.

'Вечерний клуб', 30 мая 1995 г.