'А дни, как гуси, пролетали'.

Иному эта фраза ничего путного не сообщит. Коваль прикасался к ней, затаив дыхание. Ему она была, как дымчатая друза, явившаяся вдруг среди пустой породы. Писатель Юрий Коваль очень любил эту фразу.

Исходно (а может, и не исходно) она принадлежала Борису Шергину, прозаику из архангелогородцев, которого Коваль обожал. Коваль писал про Шергина:

'Он очень любил эту фразу. Во многих, многих его рассказах снова встречаемся мы с ней - и тронет душу печаль, которую Борис Викторович называл весельем сердечным'.

Коваль был весёлый человек, то есть печальный, то есть всё-таки весёлый. 'Проведём этот вечер весело', - предложил поэт Юрий Ряшенцев, которому выпала невесёлая честь председательствовать на вечере памяти Юрия Коваля. Коваль ушёл от нас в начале августа.

Меня Ряшенцев ещё загодя попросил выступить на вечере, и я терзался целую неделю: что сказать? Я не проводил друга в последний путь, с опозданием узнал о его кончине. Не было слов, только горечь. Но когда до вечера остались всего одни сутки, случилось вот что.

Я задержался на работе и возвращался домой вместе с милой женщиной, которую давно не видел, а знал ещё студенткой. Возле входа в метро, под фонарём, шла остатняя торговля, и мы постояли немного у книжного развала. 'А для меня, - сказала моя спутница, - свет сейчас сошёлся клином на трёх писателях, только их читаю и перечитываю: Искандер, Дoвлатов и Коваль. Вы не знаете Коваля?!'

И, поскольку я молчал, она стала мне рассказывать, какая это роскошная проза - 'Недопёсок', и 'Пять похищенных монахов', и 'Картофельная собака'... Тут я прервал свою молчанку и добавил басом: 'Опасайтесь лысых и усатых'. Она обрадовалась, именно обрадовалась, что со мной можно делиться заветным, и в награду угостила меня длиннющей фразой из Коваля, которую выговаривала с наслаждением, ибо фраза была, действительно, вкусная - летучая, печальная, смешная.

И припомнилось невпопад: 'А дни, как гуси, пролетали'.

В книге 'Опасайтесь лысых и усатых' Коваль очень смешно рассказывает о том, как в 1966 году, будучи начинающим автором, он читал своих 'Лилипутов' маститому и очень старому певцу Цокотухи. Сначала он плёлся за певцом Айболита по тропке, протоптанной в глубоком снегу, выкрикивая стихи в широкую спину корифея; потом слушанию мешали бородатые литераторы с палками в руках - такими густо заселены переделкинские просторы; потом поперёк поэзии встал бульон с пирожками; кроме того, певец Бармалея то и дело отвлекался по причине живости характера. Но по ходу этого приключения Корней Иванович то и дело произносил фразочки, фразы и фразищи. А запасливый юный поэт втихомолку их записывал.

Можно это назвать призванием. Или, по Боратынскому, поручением. Каждому дарованию поручено своё. 'А дни, как гуси, пролетали'. Юрий Коваль, мастер летучей фразы, записал и оставил нам эту фразу Бориса Шергина, как записывал, со слов Шергина, фразы Степана Писахова, сказочника из архангелогородцев. Посреди беснующегося, косноязычного мира неторопливо и спокойно низали свой жемчуг радетели русской речи.

Кроме книг, писали картины. И Коваль, и Шергин были отменными живописцами, свои книги оформляли сами, а Писахов даже учился живописи в Париже, кончил какую-то Академию святого Луки.

На одной из выставок Коваля-художника я с трепетом похаживал поодаль от собственного портрета в надежде, что замечательная работа привлечёт внимание знатоков. Увы, нe привлекла. В процессе создания шедевра, на котором я выгляжу ещё хуже, чем в жизни, Коваль иногда схватывал гитару и пел. В том числе собственную версию 'Лилипутов'. Но к тому времени я уже был очарован песней Сергея Никитина на эти стихи и внять новому для меня музыкальному их прочтению просто не сумел.

Песенку про стойких лилипутов можно распевать вполне беззвучно. Например, на заседании Учёного совета или на эскалаторе метро. Но куда лучше поётся она во всю глотку - в чистом поле да с грибными корзинами в руках. И чтобы дружно подпевала своя и соседская детвора, и чтобы Кафтинское озеро сверкало левей дороги, а лес чтобы приманивал спереди и справа. Сказка! И никаких аллюзий.

Жили-были лилипуты,
Лилипуты-чудаки.
Ели, пили лилипуты,
Примеряли колпаки.
Лили, лили лилипуты,
Лили, лили лимонад.
Пели песню лилипуты:
Трали-вали-трулюлю!

Пели песню лилипуты,
Лилипуты-молодцы.
Услыхали лилипутов
Королевские гонцы.
Услыхали, поскакали,
Рассказали королю.
Захотел король послушать
Трали-вали-трулюлю.

Притащили лилипутов,
Лилипутов к королю.
Он сказал: 'А ну-ка спойте
Трали-вали-трулюлю!'
Но не спели лилипуты
Трали-вали-трулюлю,
А запели лилипуты:
Бум-бурум-бурум-бурум.

'Ух, - сказал король, - проклятье!
Ну, - сказал, - не потерплю!
Что вы спели! Как вы смели
Спеть такое королю!'
Заварили лилипуты
Просто кашу-кутерьму.
Их схватили, их связали,
Их упрятали в тюрьму'.

Но не спали ни минуты
Лилипуты в эту ночь,
Сняли путы лилипуты,
Убежали из тюрьмы.
И до моря добежали,
И уселись на корабль,
И поплыли-полетели
Лилипуты по волнам.
Волны синие шумели,
В дно долбили кораблю.
А они спокойно пели:
Трали-вали-трулюлю.

'Вечерний клуб', 28 ноября 1995 г.