СТО СТРОК О ПУШКИНЕ

Когда тебя просят написать несколько слов о Пушкине, хочется высказать что-нибудь значительное, но это трудно... поэтому прошу разрешить мне просто поделиться телячьей радостью по поводу широко известного факта, что мировую славу принёс и приносит русской литературе вовсе не Пушкин.

Там, за пределами родного языка, в особой цене иные великие имена: Достоевский, Толстой, Чехов. Даже у пушкинского современника Гоголя весу, говорят, побольше, чем у Пушкина. А вот с самим Александром Сергеевичем у мировой литературы как-то не очень сложилось. Как-то не очень получается понять, почему эти русские с такой назойливостью ставят Пушкина над всеми другими своими писателями. И даже, что вовсе необъяснимо, делают из Пушкина род национальной религии, не имеющей зарубежных аналогов. Что он такого особенного написал? Энциклопедию русской жизни? В этом, что ли, дело?

Пускай себе теряются в догадках. А мы тем временем возрадуемся. Если спросят, в чём причина радости, задумаемся и попытаемся ответить.

Ну, наверно, радует сознание, что Пушкин непереводим. Ибо непереводимость есть признание особых достоинств литературного произведения. Я бы так сказал: перевод работает тогда, когда содержание текста определяется словарными значениями слов. Но если в тексте (пусть и прозаическом) присутствует поэзия, то содержание и смысл держатся на ином, и чем больше поэзии, тем больше смысла рождается самой структурой словесной ткани, добавочными, внелогическими зависимостями каждого отдельного слова от всех остальных.

Так великолепие совершенного кристалла оплачено несвободой атомов, загнанных в кристаллическую решётку, где каждый зависим от всех остальных. Но весь этот блеск немедленно исчезнет, дай атомам болтаться свободно, как болтаются слова в дурных стихах, где они не несут никакой ответственности, кроме словарных значений.

В идеальном поэтическом тексте каждый отдельный элемент лишён свободы, его уже нельзя ни на что иное заменить, и Пушкин у нас ближе всех к такому идеалу. О том, как достигается эта несвобода, рассказывают пушкинские черновики. Зато божественно свободным становится целое - свободным, блестящим, непререкаемым. Как бы диктуемым свыше. И совершенно непереводимым.

Если сравнение с кристаллом не очень убеждает, приведу другое, поближе. Всем известны стишки-перевёртыши, палиндромы, читаемые одинаково с обеих сторон. Например: "Ах, у печали жила чепуха". Так вот, в перевёртышах тоже несвободна каждая буква, её не заменишь на другую. И ценой этой несвободы достигается некий конечный эффект - не поэзия, конечно, но по крайней мере штука, фокус. Здесь тоже есть какое-то содержание, определяемое смыслом отдельных слов и их грамматическими связями. И только это содержание переводимо на другие языки - или, что одно и то же, изложимо на родном языке другими словами: "Ох, проживала ерунда у грусти". И иноязычный читатель должен в недоумении хлопать глазами, вникая в убогий смысл и не понимая, что в нём такого. Ибо весь фокус, ради которого и сочинялся перевёртыш, при переложении исчезает без следа.

Поэзия не фокус. Это я уже оговаривал. В поэтическом тексте (не путать со стихотворным!) слова упорядочены бессознательным усилием авторской интуиции, обращённой к непредсказуемому разнообразию параметров. В этом вся прелесть. В палиндроме же принцип упорядоченности низведён до модельной прямолинейности, из множества параметров оставлен один - структура держится единственно на последовательности букв. Притом автор палиндрома отдаёт себе полный отчёт в способе организации текста, то есть конструирует его сознательно. А уж это абсолютно неприемлемо для поэзии. И возвращаясь теперь к ней, родимой, возрадуемся, глядя на то, как мировая литература в недоумении хлопает глазами над нашим Пушкиным.

Честно говоря, в этой радости содержится изрядная доля эгоизма. Это он во мне ликует, хоть я и готов доказывать обратное. А чему у нас, честно говоря, порадуешься? Где они, другие наши богатства? Нищета и омерзение кругом. Но океану Пушкина накакая убыль не грозит, его никто никогда у нас не отнимет, отходами не загадит, на солончаки не изведёт. Главное, этим богатством можно ни с кем не делиться. Зачем делиться, если корм не в коня? Всё - себе. Так что в жадности, то есть в эгоизме, никто попрекнуть нас всё-таки не вправе.

ЛГ Досье "Мир Пушкина". - июнь 1990. - с. 18.