ПОХОРОНЫ ОТМЕНЯЮТСЯ

Беседа с Ириной и Михаилом Столяр

- Дмитрий Антонович! С чего начались стихи и с чего начались песни на ваши стихи?

- Мне кажется, что это не так уж интересно. Гораздо интереснее - что творится сейчас.

- Не скажите... Как ни странно, многие (особенно молодые) читатели интересуются истоками жанра. Появляется возможность сравнить 'вчера' и 'сегодня'.

- Вообще-то, я без особой ностальгии отношусь к тому, что теперь принято называть ранним этапом авторской песни. Как правило, не слушаю тех песен: скучно. Мне кажется, что со времён отцов-основателей жанр очень вырос. В него пришла настоящая поэзия, настоящая музыка. Конечно, и на заре жанра было несколько хороших поэтов, были и талантливые музыканты; но они одиноко возвышались над преимущественно серой самодеятельной массой. Присниться не могло, что за каких-нибудь 30-40 лет планка поднимется так высоко. Что появятся сильные песни на лучшие стихи столетия - на Мандельштама, на Бродского. Что такими богатыми станут музыкальные решения. И ведь сдвиг повсеместен, включая глубокую провинцию! Ведь клубная самодеятельность теперь такая, что на её фоне иных корифеев, поверьте, стыдно слушать.

- Тем интереснее процесс в динамике, особенно для тех, кого тридцать лет назад ещё и в проекте не было. Что же происходило, когда молодыми были вы?

- Ну, когда я в 48 году стал студентом МГУ, у нас на биофаке ещё ничего не происходило. От старшекурсников можно было научиться только 'Глобусу' да песням столетней давности: через тумбу-тумбу раз и т. п. Но географы уже год как пели весьма заводной гимн собственного сочинения - стихи написал не известный мне В. Максаковский на музыку, естественно, Дунаевского. У географов в конце 40-х было ещё несколько своих песен, в общем довольно слабых, они не сохранились, но прецедент был создан. Так что никто из нас, биофаковцев, особенно не удивился тому, что мой однокурсник Ген Шангин-Березовский вдруг тоже начал сочинять песни - стихи и музыку. Тем временем у географов появились интересные композиторы, Виталий Волков и Владимир Борисов. Возникли контакты, взаимодействия. Я подключился уже аспирантом, когда факультет объявил тотальную мобилизацию творческих сил на сочинение обозрений и спектаклей.

- Естественно, что со временем происходит отбор, причём, чем дальше, тем строже. Осталось что-нибудь из 'Сухарева' того периода?

- Я ещё не был Сухаревым, псевдоним возник позже. А тогда, в 54-55 годах, мы с Геном написали несколько песен - 'Листопад', 'Ау!', 'В Звенигород идём'. К моему удивлению, они поются до сих пор.

В 60-х, когда мы начинали, эти песни существовали чуть в стороне от 'обязательного' КСПшного набора. Видимо вылёживались. Может быть, так бы и лежали, если бы не реставраторские устремления ансамбля 'Скай'. Ансамбль создавал программу университетских песен, уже по тем временам имевших привкус ретро. Но, вот уж истинно, - качество определяет судьбу. Остальные песни благорастворились, эти - остались, прозвучав как новые, только что написанные. Скаевский 'саунд' сохранил и передал прелесть звучания тех оттепельных 50-х. Но ритм, заложенный поэтом и композитором... Но эта лёгкая оджазованность... Всего-то и надо было - добавить контрастности, усилить акценты, подчеркнуть синкопы... И пропеть с нежностью и любовью... Простой, универсальный рецепт.

- В тот ранний период каждый делал всё и песню делали 'всем миром'. Когда говорят, что в песне 'В Звенигород идём' стихи Дмитрия Сухарева, а музыка Гена Шангина-Березовского, то это всего лишь удобная фигура речи. На самом деле у Шангина была фортепианная заставочка к нашему факультетскому спектаклю, он называл ее возвышенно: 'Дорога в Звенигород после дождя'. Хорошо, в Звенигород так в Звенигород, тема задана. Я выбрал из музыкального материала два фрагмента, один приладил на роль куплета, из другого сделал припев. Дальше. Сидит куча народу, ну, несколько человек. Временами меня изолируют, я потею, сочиняю, потом выхожу ко всем, показываю, выслушиваю критику и предложения. Лялька Розанова кричит: 'Пусть лучше будет - в обратной электричке летят они назад'. Принимаю. Каждый мог что-то присочинить, я работал фильтром. Как я понимаю, примерно так же в ту пору сочинялись песни в МГПИ. Багдасарова, Визбор, Кусургашев, Якушева, Красновский, Ряшенцев, Коваль, кто там ещё - все они попеременно менялись функциями. В этой бродильне что-то булькало и как-то вызревало.

- Со временем функции устоялись и сейчас, например, фамилии Никитин и Берковский вызывают немедленную реакцию - музыка, а Сухарев - стихи. Есть ли песни, написанные 'целиком', с вашей музыкой?

- Ну, естественно, были. Я не очень люблю об этом вспоминать, там гордиться особенно нечем. Да, иногда я придумывал и стихи и музыку, но, слава Богу, почти все эти песни забыты. Хотя нет, одна осталась, чему я не безумно рад. Ансамбль 'Скай' на своём лазерном диске исполняет песню 'Желна'. Тут почти анекдотическая история.

Биофак выбирал себе символику. После долгих споров и обсуждений остановились на желне - чёрном дятле с красной шапочкой. Мил, красив, полезен. Мне было велено создать ритуальную песню про желну, подобие гимна. (Велено, естественно, друзьями, а не начальством, - начальство на биофаке было дикое, для него мы никогда ничего не делали).

Надо сказать, что в то время студенческую самодеятельную песню добровольно опекали композитор Аркадий Островский и поэт Лев Ошанин. Сложили целый сборник, там и Городницкий был, и МГПИ, ну, что нашли, то и сложили. Аркадий Ильич написал клавиры, Лев Иванович рукою мастера вежливо прошёлся по стихам. И понесли в издательство, там композитор Новиков сидел за главного. Дальнейшее я слышал из предбанника. Крик стоял нешуточный. Наконец Ошанин с Островским выскочили из кабинета багровые и расстроенные. Аргумент Новикова был такой: 'Если вы эти шлюзы откроете, то сами же под ними и ляжете!'

- Что же, этим и кончилась история издания первого сборника авторской песни?

- История имела довольно нелепое продолжение. Островскому всё-таки удалось напечатать две песни отдельным выпуском, с клавирами. Одна из них - 'Глобус', где композитором является поэт Михаил Светлов. Другая - моя злосчастная 'Желна'. Вслед за тем в 1957 году вышел сборник под названием 'Популярные песни советских композиторов', куда опять непонятными путями попала 'Желна'. Значит, я кто? Я популярный советский композитор.

- Получается, что это первый случай публикации авторской песни? Ну и каковы же ощущения?

- Ощущения таковы, что 'Желна' написана в жанре советской, а не авторской песни. Так что всё нормально. Но осталась история про то, как я попал в популярные композиторы, я её с удовольствием иногда рассказываю. Если серьёзно, музыка для меня наивысшее из искусств, стихи - компенсация. 'Просто стихи' могут начаться с мелодии. Я свою мелодию держу при себе, потому что убедился: Берковский, Никитин напишут лучше. Но моя мелодия порой помогает делать стихи.

- Встреча с Никитиным и Берковским - случайность, или вы целенаправленно знакомились с понравившимися композиторами?

- Году, наверно, в 62-м надо было кому-то спеть песню, которую на мои стихи написал географ Володя Борисов. Ему сказали, что на физфаке появился мальчик. Мальчик и спел. Можно сказать - случайность, можно - неизбежность. Это как посмотреть. Через некоторое время мы с Никитиным уже сотрудничали, сочиняя песни для спектакля, который ставился в университетском театре Петром Фоменко. Виктор Берковский прочитал мои стихи в журнале 'Юность'. Мог наверно не прочитать. Или прочитать и не заметить. А он заметил, написал песню, позвонил. Ещё одна случайность? Или всё-таки неизбежность?

- Обычно 'чистых' композиторов довольно легко идентифицируют как бардов. Чего нельзя сказать о 'чистых' поэтах. Однако же поэт Дмитрий Сухарев совершенно естественно оказывается в одном ряду с Визбором, Городницким, Кимом... Отчего? Ведь не только же потому, что Никитин и Берковский поют ваши стихи? Они много поют на стихи Давида Самойлова, Юрия Левитанского, но цеховая принадлежность этих поэтов совершенно однозначна.

- Может быть, дело в том, что в какой-то период я довольно много выступал. И не только на литературных вечерах, но именно с бардами - с Берковским и Никитиными. Мы вместе ездили по стране, вместе пели, во всяком случае, я всегда был рад подпеть. Вы же знаете, как это бывало. Кончался концерт и начиналось главное действо с пением до утра. Я с наслаждением вращался в КСПшной среде, чего не скажешь про Самойлова или Шекспира. В литературном цеху тоже вращался, но с меньшим удовольствием.

Как всякое приличное явление искусства (тем более, связанное с людьми весёлыми), авторская песня имеет свои легенды и мифы, проще называемые байками. Впервые мы услышали 'Сказание об афише' лет пятнадцать назад.

Якобы, Татьяна и Сергей Никитины, Дмитрий Сухарев и Виктор Берковский приехали с концертами в Казань. Желающих послушать было много, и концерт, о котором идёт речь, был в тот день не первым. На предыдущем афишу переврали, наших бардов объявили неправильно, и, огорчённый этим обстоятельством, Сухарев якобы спросил выпускающего: 'Вы-то хоть знаете, кто к вам приехал?' Тот якобы успокоительно кивнул, но, выйдя на сцену, понёс несусветную чушь. Тогда Дмитрий Антонович отодвинул объявлялу от микрофона и сказал: 'Дорогие друзья! Всё не так. Сегодня у вас в гостях: Бэлла Ахмадуллина (Татьяна Никитина кротко поклонилась), Булат Окуджава (на сцене, поправляя гитару, появился Сергей Никитин), Роберт Рождественский (Виктор Берковский завершил композицию)...' Повисла пауза, и Сухарев вдруг понял: что кроме стоящих на сцене, никто не ощущает комичности ситуации. 'И я - Александр Сергеевич Пушкин!' Тут якобы дошло. Зал хохотнул, концерт начался.

- К сожалению, я уже не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эту байку. Что-то такое имело место, но деталей я не помню. Действительно, это была Казань.

- Дмитрий Антонович! Появление мюзиклов Сергея Никитина на ваши стихи - закономерность? Или просто 'так жизнь сложилась' от простого к сложному?

- Это вопрос из разряда 'что сначала, яйцо или курица?' Скорее, сначала были спектакли, а потом уже просто песни.

- Но, согласитесь, что между студенческим спектаклем-обозрением и полноценной музыкальной интерпретацией Чехова, которая с огромным успехом идёт в настоящем театре, есть некоторая разница?

- Да никакой. Когда сочиняешь, не задумываешься о том, где это пойдёт - во МХАТе или на курсовом вечере. Главное - сочинить. Мы у себя на биофаке после первого обозрения придумали целый музыкальный спектакль, выполненный по всем законам жанра. Четверо авторов сложили свои фамилии, получился 'интегрированный автор' - Саша Роздуб. 'Са' - это я, Сахаров, 'Ша' - Шангин-Березовский, 'Роз' - Ляля Розанова и 'Дуб' - Гарик Дубровский. Генетик, зоолог и два физиолога. Теперь смотрите, что случилось потом. Гарик написал сценарий великолепного фильма 'Холодное лето 53-го', книгу рассказов, стал штатным сценаристом Ленфильма. Ляля прожила недолго, но успела издать две книги прозы. Шангин, помимо массы стихов и мелодий, сочинил роман, напечатанный в толстом журнале. Наверно не такой уж самодеятельный был наш биофаковский спектакль. Сохранившиеся песни - они оттуда.

Может, дело ещё в том, что матушка моя была актрисой Театра Революции (теперь он называется Театром Маяковского), я знал все песни из всех спектаклей этого театра - театра моего детства. Помнил большие куски стихотворного текста этих спектаклей. Стихами был полон и дом моего детства - не только книжные полки, но быт, у моих родителей и их друзей было принято сочинять стихотворные послания друг другу. Так яйцо или курица? Вопрос не имеет ответа.

- Какие пьесы идут сейчас? И в каких театрах? Может быть, есть что-нибудь готовое, но не поставленное?

- В театре 'Школа современной пьесы' идёт спектакль 'А чой-то ты во фраке?' (первым эту вещь поставил Олег Кудряшов в театре 'Третье Направление'). Музыка Никитина. Также с ним написан бенефисный водевиль 'Актёры меж собой', он гастролирует антрепризным способом и был показан в Москве на юбилейном вечере Ирины Муравьёвой, которая играет главную (и единственную) женскую роль. В Театре Армии можно посмотреть 'На бойком месте' с музыкой Геннадия Гладкова, на основе этого мюзикла в прошлом году снят фильм. И ещё совершенно замусоленная бард-опера 'Скрипка Ротшильда', которую мы с Никитиным никак не закончим.

- Вы же с Никитиным работаете постоянно. Чего же не хватает для доведения 'Скрипки Ротшильда' до ума?

- Двух недель абсолютно свободного времени и чтобы никакого телефона.

- Два столь разных имени: Никитин и Гладков. Есть ли разница в работе с ними для театра?

- Немалая. При работе с Никитиным материал непрерывно курсирует от одного к другому. Гладков же предпочитает иметь дело с окончательным текстом, при этом чем сложнее ритмический рисунок, тем ему интереснее. Тут мне очень пригодилась методика, отработанная вместе с Сергеем, когда сочиняешь стих, не читаемый как стих, пока не указана длительность каждого слога (стопы). Нечто вроде нотного текста, но без мелодии и гармоний. Придумывать такие тексты - довольно увлекательное занятие.

- А с кем бы вы хотели сделать следующий спектакль - с Гладковым или с Никитиным?

- С обоими. Ещё хотелось бы поработать с молодым композитором. Но чтоб не моложе тридцати. В авторской песне и сопредельных жанрах созревают медленно, мне даже кажется, что очень молодому человеку трудно здесь создать что-нибудь значительное. Почему? Трудно сказать. Почему Лев Толстой запрещал своим детям читать серьёзную литературу, пока не вырастут? Почему 'Евгений Онегин' полузакрыт для тех, кто 'проходил' его в школе? Вспоминаю литературную легенду: на семинаре Бориса Слуцкого обсуждали одного молодого талантливого поэта. Вдруг Слуцкий тоскливо произносит: 'Хоть бы у него умер кто-нибудь...' Понятно, да? Проблема духовного опыта.

- Кого из молодых бардов вы слушаете просто так, 'для удовольствия'?

- Для меня, увы, все молодые - и Никитин, и Долина. Но если брать тех, кто в моём представлении моложе Ивасей, то несколько имён готов назвать. Кассеты Елены Фроловой, Елены Казанцевой, Александра Иванова держу на расстоянии вытянутой руки. На отдельной кассете сделал выборку из Сергея Канашенко, Владимира Музыкантова, Раисы Нурмухаметовой, Андрея Крамаренко. Люблю слушать Лиду Чебоксарову, как правило одобряя её выбор и радуясь звучанию.

- Делаете ли вы различие между 'полными' авторами и 'чистыми' исполнителями?

- Для восприятия песни оно несущественно. Но я, конечно, помню, что такое различие объективно существует, и всегда немножко жалею 'полных' авторов. Ну чего они мучаются, идут на очевидные потери - и всё ради высосанной из пальца идеи. Песня - своя, авторская, когда она выражает человеческую суть поющего и когда эта суть мне, слушающему, интересна.

Умные люди бились над определением авторской песни, и всякий раз оно оказывалось недостаточным. Наверно это, в каком-то смысле, безразмерный жанр, хоть он и заключён в определённые рамки. Парадокс? Но я просто имею в виду, что авторская песня развивается, то есть всегда будет сталкиваться с сопротивлением (как в своё время КСПшная общественность сопротивлялась появлению Берковского, Долиной).

Скажу совсем просто. Если мысленно построить длинный-длинный ряд из всех возможных песен, то серёдку ряда займёт попса, которой всё до лампочки. На самом дальнем конце ритмично колотит по железу песня, у которой есть хорошо оплаченная работа: сажать недоростков на иглу. Но у нашего мысленного ряда имеется ещё один, противоположный конец. Там негромко звучит авторская песня. Её дело, её призвание - спасать. А то и посадить за книгу.

- Сейчас многие барды вынужденно зависят от вкусов публики. Чего на этом пути больше - приобретений или потерь?

- Такая зависимость была всегда. Но если прежде барды зависели от читателя толстых журналов, то теперь - от листателя глянцевых. Чего уж тут хорошего. К счастью, эта денежная зависимость пока угрожает лишь немногим 'ведущим' бардам. Она отравила атмосферу нашего братства, но, с другой стороны, как не порадоваться тому, что у талантливых людей появилась возможность стать богаче. Свои надежды я связываю с молодыми авторами и исполнителями, которые, как мне кажется, во многом сохранили экономическую, то есть творческую, независимость. Они не опустят планку. Вообще я смотрю на перспективы нашего жанра оптимистически. Мне нравится, как он живёт сейчас...

АПАРТ, ? 13, 1999