КОММЕНТАРИИ


КОММЕНТАРИИ (фрагменты из критических книг и статей) Выход в свет двух поэтических сборников: 'Стихи поэтов Ленинградского университета' и книжки поэтов МГУ имени Ломоносова 'Радуга' - не должен показаться нам событием незначительным, имеющим, так сказать, лишь 'местное значение'. И в самом появлении этих книжек и, главное, в их содержании, много характерного и знаменательного. ...Выступление в студенческом сборнике для многих из нового 'потока' поэтической молодёжи - то же, что выступление на сцене самодеятельного театра: далеко не всякий актер художественной самодеятельности станет со временем играть во МХАТе. И всё-таки хочется спросить себя: с кем из наших новых знакомых суждено нам будет встретиться ещё раз? Чьи имена мы будем искать в каталогах библиотек, в оглавлениях журналов, на страницах газет? В студенческий фольклор, в репертуар крайне взыскательных исполнителей, молодых туристов, входят первые стихи выпускника географического факультета МГУ Николая Карпова. И, наверно, уже многие ... пробовали 'подобрать мотив' к стихам: Едкий дым создаёт уют... Искры тлеют и гаснут сами. Пять ребят о любви поют Чуть охрипшими голосами... И подберут-таки мотив к стихам Карпова! И они, может быть, потеряв имя их 'творца', обрастая новыми оттенками смысла, пойдут странствовать... Это будет высшей наградой молодому университетскому поэту, признанием его художественной самостоятельности... Художественный образ побеждённого одиночества и делает стихи молодого географа близкими и нужными многим. А что суждено поэту совершенно иного творческого облика, биологу Дмитрию Сухареву? Я видел ручьи - Тарахтит ручей, Гремит ключами, как казначей, Несётся, подпрыгивая и лязгая, - Не ручей, а сплошная кавказская пляска. Мой - не такой. Он не мечет пены. Он течёт спокойно, Я бы даже сказал - степенно. Он в степенстве подобен папскому нунцию - Его не заставить бежать скорей. Но он выполняет важную функцию - Лес поит и лесных зверей. Наверно, только звериные выродки Не знают дороги к этой вырубке. Место это - вроде клуба лесного, Так сказать, Лесного коллектива основа. Тут и звери-мамы С детьми малолетними, И старушки в панамах С неизменными сплетнями, Тут ребята из разных классов (и видов) Хохочут в сторонке, остроту выдав... ('Ручей') Это нечто существенно отличающееся от поэзии Николая Карпова, от лирики странствующих и путешествующих. Стихи Сухарева могут показаться на первый взгляд какой-то иллюстрацией к Брему. То, что они написаны очень по-студенчески, по-молодому, с лукавинкой, с едкой и умной ухмылочкой, бросается в глаза не сразу. И лишь потом, вчитавшись, улавливаешь их пронизывающую, если можно так выразиться, 'социальную зоологию', начинаешь оценивать речь поэта. А говорит он так, как иной раз выступают на семинарах очень трезвые и очень иронически настроенные вожаки научных студенческих обществ: с пространными и порою довольно причудливыми аналогиями, с экскурсами в смежные области знания, нарочито громоздко, но в целом очень впечатляюще, очень живо. Целомудренная суровость Николая Карпова и изощрённая едкость Дмитрия Сухарева - полюсы, между которыми расположены строки и нежные, и саркастические, и грозные, и патетические, и иронические. ...Мы видели, как интересно задуманы были стихи Дмитрия Сухарева. При их чтении кажется, что перед нами просто течёт жизнь, проходит её поток, ничем не стесняемый и не организуемый. Но потом улавливаешь умную 'сделанность' этих бесхитростных как будто бы повествований, понимаешь, что поэтика молодого биолога является следствием его видения мира, внимания к сопоставлению двух его 'половин': 'бремовской' и нашей, 'человечьей'. Сухарев каламбурит: В заводи тёмной снуют тритоны, И забот у каждого - по три тонны. И игра словами у него уместна, очень кстати, это не заранее заданный 'приём', а нечто необходимое, нужное. Из кн.: Владимир Турбин. Порог. - Молодая гвардия, ? 8, 1959. С. 204-217. --------------------------------- ...Пейзаж, пропущенный сквозь призму индивидуального сознания, способен нести очень разные эмоционально-смысловые оттенки. В частности, через пейзаж открывается нам доброта и чистота души человека, желающего жить в ладу с природой. И очень хорошо, что в нашем юном поколении обнаруживаются эти черты, свидетельствующие о душевном здоровье, свежести, непосредственности, об отсутствии узкого, аскетически-доктринёрского взгляда на жизнь... Хочется в этой связи привести строки из стихотворения Д. Сухарева, опубликованного в прошлом году в 'Юности'. Оно рисует юную душу в привлекательном свете мира и дружбы с природой, в радостном изумлении перед нею, которое передано наивным, детским, 'захлебывающимся' строем речи, но по существу - то есть по качеству - совсем не детским стихом: Мне бы плыть на медленной байдарке По рассветной розовой воде, Чтобы всюду были мне подарки, Чтобы ждали праздники везде. Чтобы птицы ранние свистали - Это ведь не я их разбудил. Чтобы ветки мокрые свисали, Чтобы я лицом их разводил. Позабудут выдры свои норы, Вылезут ко мне средь бела дня. Сто кувшинок хлынут в мои ноздри, Сто пушинок сядут на меня... Из ст.: Андрей Меньшутин, Андрей Синявский. За поэтическую активность. - 'Новый мир', ? 1, 1961. С. 235. --------------------------------- ...Четыре книги (каждая со своим титулом, предисловием и даже со своим делением на циклы) вышли в свет под одной обложкой; этот миниатюрный альманах назван не без юмора: 'Общежитие'. И есть свой смысл в таком объединении: перед нами не просто четыре первых книжки четырёх авторов, перед нами в четырёх лицах некое новое явление в поэзии, некий новый тип литератора, от которого ждут откровений, если не открытий. ...Со стихами Дмитрия Сухарева я познакомился задолго до выхода этой книжки, до того, как увидел в журналах его фамилию, до того, как узнал, что есть вообще такой поэт. Просто пели песню (между прочим, в тайге и, между прочим, сидя на рюкзаках). В песне было что-то неизъяснимо колдовское: Край сосновый - ау! Вечер - ау! - новый. Дай нам мягче траву, Дай нам покрепче сны... Сухарев - внешне - прочно примыкает к 'геологической партии' в поэзии... И у него тоже есть прославление маршрутов и некоторая ирония к 'кандидатам всяческих наук' (Сухарев, как мы помним, - кандидат биологических наук), и известное любование солёным потом, только всё это мягче, тактичнее, застенчивей, что ли. Словно отбывает поэт повинность, показывая нам мозоли, а главное словно и не в этом. В чём же? Стихи о том же, что смутно проступало в облике героя О. Дмитриева, чего яростно добивался герой В. Кострова и что так сердито декларировал герой В. Павлинова, - о силе человека. Только чем берут сухаревские строки? Юмором? Живой усмешкой? Точностью нюансов? Всем, что даёт ощущение подлинности переживания! Д. Сухарев - поэт сложившийся. В его лирическом герое явственно чувствуется тот синтез характера, без которого вообще нет поэзии. Из песенной стихии 'студенческого туризма' Сухарев вынес ценность куда более важную, чем подвижническая гордость по поводу таскания тяжестей или озорные выпады типа 'плевать нам на все бумаги' (и то и другое, кстати, приемлется в студенческом фольклоре не иначе, как в шутливой форме), Сухарев уловил, повторяю, подлинный характер. ...Собственно, в обаянии этого характера - секрет стихов Д. Сухарева: неожиданной простоты его пейзажей, и подкупающей доверительности его интонаций, и того соединения интимности и пафоса, без которого невозможно петь 'высокие песни', глядя друг другу в глаза. Из ст.: Лев Аннинский. Костюмы и характеры. - 'Знамя', ? 9, 1962. С. 215-219. --------------------------------- ...К вопросу о личности. Вот аналогия: бьёт родничок, течёт ручеёк, превращается в речку, ширится, крепнет река и втекает в море. Такие стихи есть почти у всех: слишком проста аналогия, все на неё натыкаются, и интерес тут не в самом сравнении поэзии с ручьём, а в том, как у того или иного поэта течёт он - с весёлым ли журчанием или с властным шумом, напористо или робко, - и ещё важнее - с чем, зачем, во имя чего стремится он к морю?.. У Дмитрия Сухарева - 'речка Туточка в Тутку впадает, речка Тутка в реку Кострому, Кострома себя Волге подарит, ну а Волга одна на страну...' Сухарев соблюдает правило, и 'на бакене возле Сызрани капля Туточкина висит'. Стихи эти, однако, не укладываются в отвлечённую пропись. Сухаревская интонация неповторима: Я хожу Москвой - брюки-дудочки. Работёнка, стихи, семья... Спросит век меня: - Где ты? - Туточки! - Тут, в автобусе, - вот он, я! Что это? Ещё одна декларация маленького человека? Нет! Это насмешка над подобными декларациями. И над противоположными тоже. Это насмешка над доктринёрством. Сухарев ищет равновесия внутри личности, он понимает, что герой, не обретший духовной устойчивости, - даже если такой герой поспешит ответить на 'вопрос века', - в сущности, лишь профанирует ответ, потому что за словами должна стоять духовная реальность. --------------------------------- 'Моя поэзия, как Золушка, скрывая самое своё, стирает каждый день, чуть зорюшка, эпохи грязное бельё...' 'Золушка' - автопортрет поэзии Евтушенко 1962 года. О чём же мечтает Золушка? Отделаться от всего этого!.. В этом есть психологическая правда: невольная прислуга способна представить себя только среди господ; чтобы выйти из замкнутого круга такой логики, она должна перестать быть прислугой в душе. Золушек, кстати, в нашей поэзии последнее время появилось много. Не могу не поддаться соблазну сравнить разобранные сейчас стихи Евтушенко с аналогичным мотивом у Дм. Сухарева. 'Золушка' Сухарева - прямое отрицание 'Золушки' Евтушенко. Ситуация перевёрнута: мечта несчастной замарашки сбылась. И что же? Это безделье оказывается хуже тюрьмы! Только потянешься к делу - опять шепоток у височка: 'Что вы, ваше высочество! Что вы, ваше высочество!' Сухарев отрицает вынужденную барственность (тайную мечту евтушенковской Золушки). Но отрицает он и вынужденность её 'добровольного' труда. Сухарев отрицает и ту и другую вынужденность, он ищет иное - действительную цельность. Потому и роняет Сухарев фразу: 'Я лезть в пророки не хочу'. Опять скрытая полемика. Евтушенко всегда видел себя пророком. Из кн.: Лев Аннинский. Ядро ореха. Критические очерки. - М., Советский писатель, 1965. С. 51-52, 24-25. --------------------------------- Трудно пересказать строчку. Почему нас делает на мгновенье счастливыми смешная строка: Работать надо - выходной!.. У Дмитрия Сухарева в новой книге стихов 'Прекрасная волна' много счастливых строк. В самом его мировосприятии ощутимо влияние весёлых студенческих идеалов, хотя автор давно не студент и, говорят, трудится уже над докторской... Но вообще-то автор - человек не легкомысленный. Он задумывается и о тяжёлом, о смерти, например. Впрочем, в самих этих раздумьях тоже много важной юношеской философичности. И вопреки даже прямым заявлениям: А я не мальчик. Я уже старик, книга получается очень молодой. Это, повторяю, не мешает ей быть серьёзной. Самый смех её очень серьёзен. Чтобы объяснить, как это получается, возьмём стихи о ташкентском землетрясении. Сухарев приводит странные, на первый взгляд необъяснимые подробности: Пыльный столб на руины осел, И, я слышал, смеялись в палатке. Как же так? Не кощунственный ли это смех? У него две причины. Первая - молодость, здоровье, уверенность в собственных силах... Вторая - ещё существеннее и глубже. Мгновение первого толчка пришлось на тревожный и опасный век. И в ту минуту многие сначала подумали о другом, о страшном призраке войны: Полушария мира в тот миг В бедном мозге разъялись от взрыва! И ташкентец к любимым приник, На прощанье приник торопливо. Когда же стало ясней, 'что трясение нерукотворно', как можно было не смеяться? Даже пели! Ведь шарик-то цел, Как же можно не петь - всё в порядке. Не следует слишком буквально понимать слово 'студенческий'... Просто есть у автора секрет, позволяющий быть счастливым. Вы этот секрет уже знаете - это работа... --------------------------------- ...В конце концов даже то, в чём поэт явно увлекается, только лишний раз свидетельствует о цельности его позиции. Поэтический сборник ведь не учебник. Главное же именно в этой позиции, ещё раз закреплённой в заключительной формуле книги: Старик Филатов, просветлявший бельма, Работал и с изяществом, и дельно - Писать бы так. Очень часто, на мой взгляд, это пожелание сбывается. Возьмите, например, стихотворение 'Сон'. Отец и Пушкин бреются вместе с автором. И все вместе - поют. Прекрасно, без труда, сама собой возникает удивительная песня, что, конечно, возможно только во сне. И стихотворение развивается до самой концовки, очень изящной (и дельной). Его не хочется цитировать. Его хочется перечитать снова. Или по-настоящему поэтическое 'Поедем в Бухару'... Но вот возьмём такую строфу: Всё мараю, мараю, мараю, Всё морю словеса-сорняки И орудую мудрой моралью Своеволию слов вопреки. Строфа несколько заиграна, да ещё и без особого вкуса. А жаль. Мысль ее глубока. Мораль ('мудрая' - опять усмехается Сухарев), навязанная стихам, делает их декларативными холодными. 'Своеволие слов' - внешнее, конечно, своеволие - выносит стихи на огромный простор естественности, убедительности. Тут намечен точный водораздел между простой грамотностью и талантом. Очень хорошо, что поэт - в основном - на плодородном склоне этого водораздела. Из ст.: Александр Аронов. С изяществом и дельно. - Московский комсомолец, 2 октября, 1968. С. 2. --------------------------------- ...Вторая книга Дмитрия Сухарева, 'Прекрасная волна', даёт материал для большого разговора. Я нашёл здесь несколько отличных стихотворений. Приведу хотя бы одно из них - 'Утро': Вот первый луч, собрат луча второго, Подрагивая, сохнет на стене. Вот первое младенческое слово Спросонок обнажается во мне. Удел мой светел. Путь ещё не начат. Я жду, я жду, сейчас настанет миг, И позовут меня и крикнут: - Мальчик! А я не мальчик. Я уже старик. Не навязывая свои оценки, я говорю лишь о том, что меня радует. Чем без конца жаловаться на обилие посредственностей и бездарностей, как это сплошь и рядом делают участники дискуссии, скажу-ка я лучше о том, что меня порадовало в нашей поэзии... Я не определяю места и значения названных авторов и их книг в истории русской литературы. Как говорится, 'лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии'. Говорю о том, что эти книги меня не оставили равнодушным, и они меня духовно обогатили. Из: Лев Озеров. Незаметные или незамеченные. - Вопросы литературы, ? 10, 1968. С. 78. --------------------------------- Поначалу кажется, что самое привлекательное в новой книге стихов Дмитрия Сухарева, поэта, обратившего на себя внимание читателей ещё первым своим сборником 'Дань', - это особый 'лад и склад' стихотворной речи. ...И сам поэт дорожит таким органическим сочетанием в стихе разнородных речевых элементов и в ряду прочих достоинств поэзии на первое место ставит именно лад: Ещё я рад, Когда и самому удача в руки: Не так чтоб - вот те смысл, а вот те звуки, Но - лад. ('Товарищам моим в литературе') Стиль Сухарева вырастает из добротного русского языка, который, по счастью, обнаруживает неколебимую стойкость в долгой борьбе с канцеляризмами и газетчиной. Живой и невымученный, он сохранён и в стихах новой книги поэта. Не веселит Залива мёрзлый вид, Короткий день, высокие широты, Посвечивает небо без охоты, Отсвечивает без охоты снег, Добро бы вьюга, так и вьюги нет, Что завтра, что сегодня, что вчера, Скольженье лыж по тусклому свеченью Подобно дней теченью - Вот пора! ('Последняя декада декабря') Достоинства языка проявляются здесь не в редкостных словечках, а как раз в том, что простые и всем известные слова соединены в порядке, способном заставить эти слова так, 'ниотчего', засветиться изнутри. Впрочем, Д. Сухарев не чуждается и старинных слов, даже славянизмов, но их употребление всякий раз оправдывается обстоятельствами: либо это стихи на исторические темы, либо речь в них идёт о чём-нибудь настолько важном, 'высоком', что славянизм приходится очень кстати. Большая же часть стихотворений, составляющих книгу, выдержана в ровном и спокойном тоне, нигде не поднимающемся выше и не опускающемся ниже нормального человеческого голоса. ... Поэт обходит слова, традиционно считавшиеся высокими. Но 'высокость' не уничтожается, она как бы просвечивает сквозь обыденность, а это говорит о сдержанности автора, а не о безразличии к тому, о чём он пишет, как можно было бы подумать, читая внешне бесстрастные, суховатые подчас строки и строфы. Всё это - и добротность языка, и своеобразие разговорного по преимуществу стиля, и спокойствие тона - определяется тем обстоятельством, что стихи Сухарева всегда обращены не к некоей абстрактной аудитории, а как бы к определённому, конкретному человеку: ...Поедем в Бухару, К узбекам в гости, а?.. И дело здесь, очевидно, не только в особенностях манеры поэта, но и в последовательно проводимом им взгляде на человека - взгляде, который, естественно, присущ не одному Сухареву: А ещё полезно знать, что он - Не песчинка на бархане века, Человек не меньше человека... ('Дорога') 'Полезность', как не без иронии говорит поэт, этой мысли бесспорна для всякого, в ком сохранён здравый взгляд на всё, что совершается в мире... --------------------------------- ...Можно было бы упрекнуть поэта в некоторой 'всеядности'. Но за таким будто бы случайным подбором явлений, интересующих поэта, встаёт протест против всякого рода регламентаций того, чем и как должен поэт заниматься, что считать важным и что пустяком. Но при всём том именно в утверждении истинно важного и человечного Д. Сухарев и видит главную задачу поэзии - и свою собственную, и своих товарищей по перу... Так в новой книге Д. Сухарева в равной степени привлекательны и черты характера лирического героя, и манера поэта писать о нём. Не всё одинаково удачно в этой манере письма, её особенности иногда переходят в недостатки. Это - описательная вялость некоторых стихов ('Лов рыбы на Балатоне', 'Горы'), где под множество как будто и неплохих строк не подведён 'общий знаменатель' серьёзной мысли, употребление расхожих словечек, совершенно несвойственных лексике книги ('была бы в жилах ярость', 'справляют свой яростный гон'). К сожалению, порой изменяет автору и вкус - достаточно указать на название книги, весьма претенциозное и слишком 'литературное'. Но в целом книга интересна именно единством всех её элементов и последовательно выраженным взглядом на мир... Из ст.: Ф. Ефимов (Минск). Манера жить, манера писать. (Рецензия на кн.: Дмитрий Сухарев. Прекрасная волна. М., СП, 1967) - Новый мир, ? 3, 1969. С. 247-249. --------------------------------- Вот как - ясно и просто - говорит Дмитрий Сухарев о своём жизненном кредо: Бремя денег меня не томило, Бремя славы меня обошло, Вот и было мне просто и мило, Вот и не было мне тяжело. Что имел, то взрастил самолично, Что купил, заработал трудом, Вот и не было мне безразлично, Что творится в душе и кругом. Бремя связей мне рук не связало, С лёгким сердцем и вольной душой Я садился в метро у вокзала, Ехал быстро и жил на большой... Для знающих лирику поэта в этих с улыбкой сказанных словах - закономерность жизненной программы и подлинность его характера. ...Он не торопится с публикациями, суета спешки не захлёстывает его, как многих 'собратьев по цеху', выпускающих сборники чуть ли не ежегодно и нередко несущих в литературу больше незрелых мыслей и получувств, нежели поэзии. Его четвёртый сборник 'Главные слова' отделён от третьего - 'Прекрасная волна' - десятилетним промежутком. ...В третьем сборнике 'Прекрасная волна' (на мой взгляд, первом, где поэт предстал зрелым мастером) Сухарев говорил, обращаясь к товарищам по перу: 'Манеру жить куём, по крайней мере...'. Для него 'манера жить' органично связана с манерой письма: жизнь и поэзия неделимы. И отнюдь не в романтическом толковании - где жизнь поэта есть жизнь существа особенного, выделенного из обычных смертных своей возвышенной избранностью. У Сухарева 'всё наоборот': он не представим в позе олимпийца - если и напишет 'стихотворец - миротворец, мира стройного творец', то тут же и даст ироническое заземление: 'Не гляди, что сед и лыс! Стихотворец кость обгрыз, замечанье сделал Уле за качание на стуле'. А всерьёз скажет прямо: 'Но вот что важно было мне: не выше быть, а - наравне'. Мироощущение, поэтика, манера разговора с читателем свидетельствуют о естественном, как дыхание, демократизме сухаревской музы. Эстетика его опирается на здравые и ясные нравственные представления народа. Отсюда тяга к просторечию и лаконизму народного слова, к простоте и выразительной чёткости поэтических средств. Отсюда же - частая опора на фольклор, близость к народной песне (перечитайте, скажем, 'Четыре русских песни' в сборнике 'Главные слова'). Любовь поэта к разговорному слову, к почти обыденному языку, к интимно-домашней интонации сказалась даже в названиях стихотворений, таких, как 'Испекла бы ты, мать, пирожка', 'Кончена дружба - дороженьки врозь...', 'Сыпь, Василий, хмель за печь...'. Однако внешняя простота лексики у Сухарева не от бедности - слух у него изощрённый и глаз приметливый к цветовым оттенкам... Сухаревская простота лукава. При тонкой искусности того или иного приема поэт избегает нарочитости, кокетливой выпяченности структуры; формальные средства у него всегда естественно необходимы, продиктованы всем смыслом стиха. Потому и 'незаметны'. ...Великая Отечественная война, которую он встретил мальчишкой, в немалой степени способствовала формированию чётких социально-нравственных основ его характера. Да и было с кого брать пример: Чтоб утвердить бессмертие строкой, Всего и нужно - воля да покой, Но мой отец был занят миномётом; И в праведном бою за волю ту Он утверждал опорную плиту, И глаз его на это был намётан. За этими вроде бы безыскусными строками - искуснейший слух и рука мастера: 'покой и воля' здесь, рядом с нашим знанием за ними пушкинской глубины ('На свете счастья нет, но есть покой и воля...'), наполняются ещё и чувством гражданственности - ведь 'праведный бой' за Родину, за волю, сознание этой праведности и бессмертия борьбы за свободу родной земли и делают столь стойким, умелым слабого, больного человека в бою с врагом. И эта перекличка омонимов - пушкинского 'утверждения' бессмертия строкой и отцовского 'утверждения' опорной плиты миномёта для огня по врагу - как бы сливает их разные смыслы в некое единство, утверждая бессмертие дела и того и другого, одухотворяя действия героя, придавая им особую, возвышающую значительность. Лирика Сухарева несёт на себе ясно ощутимый отпечаток личности автора, его духовной и душевной самобытности. ...И, пожалуй, самая характерная особенность его лирического облика и, естественно, письма, лексики - в ярко выраженной народной, национально русской психологии, манере выражения чувств, эмоций и мыслей. Из ст.: Владислав Залещук. Обаяние простоты. - Лит. газета, ? 32, 8 августа 1979. С. 6. --------------------------------- ...Дмитрий Сухарев, раздумывая над казавшейся незыблемой, присущей 'всякому столетью' жизненной основой, открывая в её устойчивости опору и для сегодняшнего душевного равновесия человека: 'Блажен, кто блажен от любовных утех, / От мелкого вяка и визга!' - в другом своём стихотворении выразит тревожную озабоченность относительно нынешней современности, покушающейся на вековечные основы человеческого бытия: Давайте умирать по одному - От хворостей своих, от червоточин, От старости, - не знаю уж там точно, Какая смерть положена кому. Так деды уходили в мир иной, Окружены роднёю и почётом. Зачем нам, люди, это делать чохом? Я не хочу, чтоб сын ушёл со мной. Вопрос, которым увенчивается это стихотворение: 'Мы смертны, люди, или истребимы?' - отнюдь не риторический. За ним гражданская позиция поэта, побуждающая его противостоять страшной опасности, нависшей над человечеством. В поисках противостояния Сухарев создаёт стихотворение 'Ковчег' и подчёркивает его исключительную для себя важность, вынося это название в заглавие своей книги. Его ковчег - символ дома, страны, земного шара, населённого, однако, не всеми обитающими на нём. Для тех, кто ратует за уничтожение человечества, нет места в сухаревском ковчеге: 'Своих от этих отличим, / Отсеем лица от личин / И, уличив, погоним вон...' Его ковчег - символ единения 'своих', символ объединения их усилий, символ только им данного права населять нашу землю. Идиллия? Утопия? Нет! Ведь относительно плавучести ковчега Сухарев не обманывается: 'Удастся ль нам над чёрной бездной / Достичь сухого очага / Иль, как железка-кочерга, / Пойдёт на дно ковчег любезный - / Не знаю я', и других не обманывает: 'За вашу участь / Не поручусь, пожалуй, я'. И всё-таки зовёт их с собой: 'В потоп, сквозь ливня черноту', надеется на них: 'Свои бы были на борту, / А там - бушуй, реви, стихия', призывая вместе, сообща 'помужествовать с ней'. Последняя цитата слишком известна, чтобы оговариваться, что она, естественно, не сухаревская. И перекличка Сухарева с Языковым, с его 'Пловцом', конечно, не преднамеренная. Тем интересней припомнить Языкова: Смело, братья! Туча грянет, Закипит громада вод, Выше вал сердитый встанет, Глубже бездна упадёт!.. Совпадает не только то, что и Языков не обманывается и не обманывает 'братьев'.. И не только картина бушующей стихии, там и там угрожающей смельчакам разверзшейся бездной... И даже не только чувство любви, доверия к 'своим', которым охвачены оба поэта, ободряя 'братьев' и полагаясь на их мужество. Они совпадают в главном - в сознании цели, ради которой стоит мужествовать, стоит укреплять душу, и в том даже, каким словом называют эту свою цель. Языков: Там, за далью непогоды, Есть блаженная страна... Сухарев: Блажен, кто блажен от любовных утех, От мелкого вяка и визга! Но в главном и расходятся. Потому что если и говорить об утопии или идиллии, то имея в виду 'блаженную страну' поэта-романтика Языкова, где 'Не темнеют неба своды, / Не проходит тишина'. Сухарев не обещает вечного мира и света. Его герой готов бороться за своё 'блаженство', хорошо понимая, что оно, как сказал он однажды, 'пройдёт без следа', и принимая это. --------------------------------- Было бы упрощенческой натяжкой свести смысл поэзии к чеканной философской формуле. Потому что философ и поэт хотя и занимаются проявлениями человеческого духа, но занимаются этим по-разному, и цель у них разная: философ суммирует, обогащает, итожит накопленное до него, осмысляя тем самым жизненные явления, чтобы абсолютно недвусмысленно ответить на вопрос о смысле жизни; лирический поэт отвечает на этот вопрос, исходя из себя самого, из собственной натуры, да и не отвечает на вопрос, он его ставит, хотя - что да, то да! - в самой постановке им вопроса уже содержится ответ... Анна, Что ж это за чудо? Как явилась ты? Откуда? Только год тому назад Не было тебя в помине! Были мы, и был твой брат, Были - книги, но под ними Не спала ты, как сейчас, Не было тебя у нас! 'Не было!' - Сухарев снова перекликается. И снова непроизвольно. На этот раз с современником. С Александром Кушнером. Казалось бы, две тьмы, В начале и в конце, Стоят, чтоб жили мы С тенями на лице. Но не сравним густой Мрак, свойственный гробам, С той дружелюбной тьмой, Предшествовавшей нам. О 'дружелюбной тьме' ведёт речь и Сухарев, весело будоража воображенье ребенка: Анна, А смешней всего, Что и брата твоего Тоже не было когда-то! Не был! Не было его! Да и мама твоя - Алла Не всегда существовала, Это вовсе не враньё. Ты представь себе планету: Есть отец, а мамы нету - Нету! Не было её! И Кушнер тоже - весело. 'С лёгкостью': Я с лёгкостью смотрю На снимок давних лет. 'Вот кресло, - говорю, - Меня в нём только нет'. И - совсем другим тоном: Но с ужасом гляжу За чёрный тот предел, Где кресло нахожу, В котором я сидел. ...Перемена тона... вовсе не свидетельствует о его страхе перед смертью. Он ужасается ей, но не боится ее, не обесценивающую, а, напротив, повышающую цену жизни! Тон меняется и в стихотворении Сухарева: Анна, А наступит срок, И меня не будет с вами: Был, пыхтел - и нет меня. И не только тон. Стих меняется. Из него уходит рифма, а вместе с ней звонкость. Будто сел голос рассказчика, которому сейчас очень невесело. Правда, он пытается ещё повеселить девочку: 'Был, пыхтел...', но это жалкая попытка улыбнуться. И всё-таки он говорит не 'с ужасом'. Не так, как Кушнер... И не страшно, лишь печально Знать, что так должно случиться. Ах, куда страшней подумать, Что случится вдруг Не так. Вспомним: 'Давайте умирать по одному...' И ещё: 'Я не хочу, чтоб сын ушёл со мной'. Не сама по себе смерть страшит Сухарева. Естественная - 'От хворостей своих, от червоточин, / От старости...', она - печальная, но неизбежная данность для него, в чьих стихах человеческая норма возвышена до идеала. Его страшат отклонения от нормы, аномалия, противоестественность. С этим он готов бороться. И борется. И преодолевает это, открывая своей поэзией, какая, оказывается, огромная ценность - возлюбить детей и зверей: И мы возлюбили детей и кутят - Своих, и приблудных, и всяких, И стало не страшно, что годы летят, Что тает и тает косяк их. Великий нравственный смысл творчества состоит в том, что оно в конечном счете - о смысле жизни, о бытии, торжествующем над небытием. Из кн.: Геннадий Красухин. В присутствии Пушкина. Современная поэзия и классические традиции. - М., Советский писатель, 1985. С. 167-168, 162, 169-171. --------------------------------- Готовясь к беседе с поэтом, перелистывала сборник 'Читая жизнь' и почему-то особенно внимательна была к строкам, хорошо знакомым прежде: 'Брич-Мулла', 'В Древней Греции рождённых...', 'Альма-матер', 'В простодушном царстве Коли Старшинова...', 'В японском странном языке...', 'Две женщины'. То ли сознательно избегала того, что может растревожить душу, то ли давно не возвращалась к написанному им - показалось, что книга эта дышит покоем, умиротворённостью. Но утвердиться в таком 'прочтении' помешала мне фраза из давней статьи Л. Аннинского: 'Сухаревский юмор - с вежливой, лучезарной улыбкой поставить на окошко герань, сделав вид, что не замечаешь, ЧТО за окошком. А за окошком - космический холод'. ...Уже после беседы я снова взяла с книжной полки его сборник и представила себе диалог: - Он очень счастливый человек. Это такая редкость. Всё у него хорошо, есть любимая работа, семья, друзья. - Сложный вопрос. Отчего только некоторым критикам его поэзия кажется 'светлой и улыбчатой', а другие воспринимают её как трагическую. - Но я по стихам сужу! - продолжает упорствовать 'оппонент'. - Уж не по этим ли? Куплю тебе платье такое, Какие до нас не дошли, Оно неземного покроя, Цветастое, недорогое, С оборкой у самой земли... Тогда дочитайте их до конца. Боль, упрятанная в оболочку сдержанности, равновесие, готовое вот-вот взорваться. Гармония противоречий, своя манера жить - ключ к пониманию такой доступной, на первый взгляд, лирики Д. Сухарева. И его личности тоже. Из ст.: Т. Архангельская. Из беседы с Дмитрием Сухаревым: Своя орбита. - Лит. газета, ? 33 (13 августа), 1986. С. 7. --------------------------------- Поэты, собравшиеся под этой обложкой, настолько разные, что факт их соединения в одном сборнике сейчас может показаться искусственным. Но только для тех, кто не помнит нашей поэтической истории последних десятилетий. Кто помнит, не удивится. Это сейчас они настолько обстроились, что каждый может вести не только свой дом, но мог бы и улицу, то есть каждый мог бы вести за собой и последователей. Даже Павлинов, рано умерший, успел выпустить около десятка книг. Дмитриев же, Костров и Сухарев продолжают интенсивно работать, они уже в ранге 'маститости', они, можно сказать, уже в стадии 'Избранных', да и без подсчёта выпущенных книг видно, что перед нами крупные русские поэты, каждый из которых шёл и идёт своим путём. Повод их издательского соединения - как бы юбилейно-мемориальный. Но и существенный. Четверть века назад, молодыми дебютантами, эти четверо увидели свет под одной обложкой. ...Молодёжный жилкомплекс, устроенный в 1961 году издателями, был не просто житейским уплотнением очередников, которые не хотели ждать индивидуальных сборников и счастливы были начать хотя бы коммунально. Тут был и оттенок программности. Слово 'молодой' в начале 60-х годов звучало вполне символически. Для людей, занимавших в тогдашней литературной борьбе крайние позиции, проблема решалась внешним столкновением: или - или. Или 'книжные мальчики', не нюхавшие жизни и витавшие в облаках, или 'крепкие парни' из народа, с тяжёлыми кулаками и ясными принципами... Противостояние схем, выводимых из противостояния характеров, казалось непримиримым: ничего третьего не предвиделось. Поэты 'Общежития' предложили - нет, не примирение, конечно, но... новую точку отсчёта. Четыре инженера... собственно, они были инженерами фигурально - за исключением реального горного инженера Павлинова: Дмитриев был журналист, Костров химик, Сухарев биолог, но они чувствовали себя инженерами по духовной установке, то есть они знали, что они люди созидающие, делающие дело (то есть не треплющие языком и не размахивающие кулаками). Молодые выпускники университета, они представляли, по крайней мере в сознании читателей, альтернативу и опрощенной земной кондовости, и беспочвенной, мятущейся мечтательности. ...Парадоксально, но именно Сухарев - самый, казалось бы, подвижный и податливый, самый мягкий, самый 'акварельный' из четырёх обитателей 'Общежития', - оказался из них самым устойчивым в стилистике и интонации. Он не пережил ни поворота, ни пересмотра, ни даже сколько-нибудь заметного уточнения позиции или тональности. Самое серьёзное говорится как бы в шутку. Тончайшая и объёмная графика стиха у Сухарева таит в себе какую-то загадочную подвижность, какое-то внутреннее зеркальце: то ли сдвоенность, то ли сдвиг, то ли обратный ракурс всякого нанесённого штриха... Уникальность сухаревской интонации - в шутливом признании бессилия, вдруг становящемся знаком силы. В признании беззащитности, становящемся защитой. Его безнадёга хитра. Его разум лукав и мудр. У него ум и глупость совмещаются, путают друг друга. 'Глупость' здесь не поправка к 'уму' и не укор ему, а что-то изначально неиспорченное, нетронутое, что-то от Диделя у Багрицкого: природное, светящееся, летящее. Во всяком случае, когда Сухарев говорит 'дурак', надо держать ухо востро. 'Чем клясть вселенский мрак, Затеплим огонёк'. Так думает дурак, А умным невдомёк. И легче дураку. И в мире не темно. И умные стучат К нему В окно. Гармония? Гармония. Безмятежная? О, нет. В сущности, это и есть вопрос вопросов: о цене гармонии. Гармонии, которая должна примирить силу и разум, человека и природу, космос и землю. Самый простой путь - внешняя гармонизация, через музыку: музыку стиха, музыку мироздания. А изнутри? Как найти её изнутри? Дострадаться. Я процитирую Сухарева не потому, что он написал об этом 'лучше' других; не 'лучше', а просто изначально по интонации он мне близок, ближе других, и мне легче показать на его стихе то, что вынашивают все четверо. Это стихи к дочери. Дитя моё, голубушка моя, Кого, каким словечком образумим? Прости отца, коль можешь: это я Повинен в том, что этот мир безумен... Вот. Это единственно верный ответ на вопрос. Существует только один путь к гармонии: выстрадать её. Только один путь в мир: вобрать в себя его боль. Только один путь к очищению: 'я виновен'. Мир мал, хрупок, тесен. 'Общежитие'. Не уйдёшь, не спрячешься, не убережешься. Общее житьё - вот что дано нам: уберечь и спасти. Из: Лев Аннинский. Четверо из 'Общежития'. Послесловие. В кн.: 2-Общежитие-2. - М., Мол. гвардия, 1988. С. 370-377. --------------------------------- ...Не отсюда ли, из тылового - и опять-таки: военного! - детства эта неизбывная боль, что просвечивает через многие, пусть даже совсем не о войне, стихи Сухарева, - боль, что порой по-настоящему ослепляет? Однажды он написал очень для своей поэзии симптоматичное: 'И самозванный представитель массы - лирический герой - мне ни к чему'. И смущённо добавил: 'Мои стихи - из домашнего альбома...' Да, его стихи - это отражение его жизни. Не приукрашенной, не парящей на Парнасе - обычной жизни обычного человека, знакомой каждому из нас. Умение находить не просто радость, но и счастье в, казалось бы, естественном и привычном ежедневном существовании на этой земле: существовании самого себя, своих близких, зверей, леса, моря, неба - это редкое умение составляет суть поэзии Сухарева. ...На одном из вечеров Сухарев скажет: 'Человек, который пишет стихи, не может быть гармоничным, мне так кажется... Иначе бы он не писал стихов, потому что сама потребность писать их - это, скорее всего, потребность гармонизировать хаос мира, хаос собственной души. Это именно ощущение, что всё нескладно. И чтобы этому что-то противопоставить, пишутся стихи...' Пожалуй, гармония не бывает вечной; если она и устанавливается, то не слишком-то надолго. Драматическая, иногда трагическая нота звучит подчас в границах одного стихотворения вместе со всегдашним сухаревским юмором. Немногим поэтам удаётся такая опасная игра, такое балансирование над обрывом: не заведомо грустное стихотворение написать, а почти беспечальное, где вдруг строчка или строфа создадут атмосферу тревоги или беды, отстраниться от которой уже не будет возможности. Из ст.: Наталья Аксельруд. 'Работа, свобода, судьба...'. - Журнал 'Советская библиография', ? 6, 1990. С. 81-84. --------------------------------- ...В середине 50-х годов я заведовал отделом поэзии в журнале 'Юность' и руководил литературным объединением в МГУ. На литобъединении собиралось много народу со всех факультетов - филологи и физики, журналисты и математики, историки и геологи, биологи и географы, философы и химики. Помню Владимира Кострова, студента химфака, красивого, белокурого, улыбчивого... Дмитрий Сухарев был аспирантом биофака. И в объединении выполнял роль старосты. В стихах разбирался не хуже меня и пользовался заслуженным авторитетом. Его стихи распевались студентами, они были разнообразны ритмически, непринуждённы, озорны: Апрель, апрель на улице! А на улице февраль. Ещё февраль на улице, А на улице - апрель!.. С энергичными публицистическими стихами выступал студент факультета журналистики Олег Дмитриев... Достоверные, добротные стихи писали географы Борис Пуцыло и Николай Карпов. Уже тогда песня Н. Карпова была одной из любимых туристами, геологами, географами: Едкий дым создаёт уют. Искры тлеют и гаснут сами. Пять ребят о любви поют Чуть охрипшими голосами... Захаживали на объединение юрист Евгений Храмов, геолог Владимир Павлинов. Наведывались филологи Станислав Куняев, Владимир Коркин... Моё общение с участниками объединения не ограничивалось встречами в университетских аудиториях. Мы нередко большой группой выезжали за город - на Плещеево озеро, на Оку. И там продолжали разговоры о литературе, о поэзии. Но мы там ещё и рыбу ловили, и ходили за грибами в лес, и в футбол играли, и в шахматы, и встречали за одним столом праздники. ...Литературное объединение МГУ на Ленинских горах оказалось очень сильным, об этом говорят хотя бы те многочисленные имена поэтов и прозаиков, которые я частично уже называл выше и которые сегодня заучат довольно внушительно. Я не раз думал о том, почему так вышло? Конечно, потому, что пришли на это объединение по-настоящему способные люди. Конечно, и потому, что серьёзные литературные объединения тем и хороши, что в них воспитывается вкус; сама среда, дух творческого соревнования способствуют этому. Но, вероятно, ещё и потому, что, работая в журнале, я имел возможность регулярно печатать лучшие стихи участников объединения. Кроме того, в 1958 году нам удалось выпустить в виде литературного приложения к газете 'Московский университет' коллективный сборник 'Радуга', тепло встреченный читающей публикой и критиками... Из кн.: Николай Старшинов. Лица, лики и личины. Литературные мемуары. - М., РИФ 'РОЙ', 1994. С. 135-139. --------------------------------- ...Уже начиная с книги 'Дань' (1963), за стихами задорно-походными проглядывала у Сухарева трагическая глубина жизни, её непостижимая подоплёка. Дальше - больше. 'Люби меня, целуй меня в тоске / За то, что мир висит на волоске' - эти строчки из стихотворения 80 года кажутся мне опережающими события личной жизни и истории. Для меня было открытием, что и в поверхностно-благополучные годы до перестройки Д.С. писал такие крамольные вещи, как 'На взятие Праги', 'Не хочу с волками жить', 'На тризне' и другие, впервые напечатанные в 'Холмах'. В начальном разделе сборника, где собрано только новое, сурово-трезвый взгляд на жизнь достигает апогея. ...Нет, это не чувство тупика, видимо, в силу генетических особенностей, вообще несвойственное автору. Это, скорее, чувство бездны. Вспоминается тютчевское: 'И бездна нам обнажена / С своими страхами и мглами...' Те, кого чувство бездны настигает, спасаются от него, кто как может. Современник и почти ровесник Д.С. Фазиль Искандер, заглянув в бездну, убедившись, что и там ничего нет, стал, по собственному признанию, потихоньку возвращаться обратно, оставляя след в виде знаменитого искандеровского юмора. Юмора, чисто сухаревского, хватало во всех сборниках нашего поэта. У многих, думаю, на слуху его чудесное стихотворение о старике-собачнике, в котором легко узнаваем сам сорокалетний тогда автор, с такой афористической концовкой: 'Старик себе заварит чёрный кофий, / Чтоб справиться с проблемой мировою. / А пёс себе без всяких философий / Завалится на лапы головою'. Пользуюсь случаем, чтобы сказать: чистота ритмического рисунка, чудо интонации, всегда крепкая, точно вбитые по шляпку гвозди, рифма - у поэта тоже свои, с узнаваемым изящным вензелем. Юмора исполнены и многие стихи 'Холмов'. Только это уже не прежний лукавый и беззаботный юмор широко известных стихов и песен. Не улыбка, а усмешка, часто прегорькая, отличает всегда неожиданные, в разном музыкальном ключе исполненные творения личной 'смеховой культуры' Д.С.: 'Как на лужу воробьишка прилетал', 'Все воруют', 'Дай срок', 'Возвращение Коржавина', 'Приватное', 'Читая Рейна и Михалкова', 'Батюшка' и др. Часто она обращена на себя и тогда кажется особенно беспощадной. Передышкой от заглядывания в бездну представляются мне стихи-посвящения, в основном связанные с тем, что автор называет 'песенное дело - дело чести'. С той стороны идёт свет, память о лучезарном студенчестве, о тесной бардовской тусовке. Но бездна всё равно притягивает, от её скользкого предательского края никуда не деться... Так кто же такой Дмитрий Сухарев? Только ли автор стихов, которые распевают как минимум на пяти континентах планеты Земля? А что распевают и будут делать это долго, - сомнений нет. Сама слышала, как внуки эмигрантов с восторгом подхватывают и 'Брич-Муллу', и 'Вспомните, ребята', и 'Альма-матер', и ещё много всего. Подслушать у времени, у толпы нечто сокровенно-общее, проникнуться чувствами народными, придать бесхитростным словам совершенную и обязательно свою форму, когда действительно из песни слова не выкинешь, - редкий дар, уникальный дар. Великая русская поэзия охотно усыновляла таких песенников. Но Сухарев заслужил право войти в неё и по квоте чистой поэзии. Из: Тамара Жирмунская. Рецензия на сборник стихов: Дмитрий Сухарев. Холмы. - Иерусалим, 'Скопус', 2001. --------------------------------- ...Не знаю ни одного сухаревского стихотворения, написанного с конформистской целью на потребу исторического момента. Малолетка во время Отечественной войны, он не мог быть призван в армию, но отец его, тоже учёный, воевал бесстрашно, с не меньшим бесстрашием принимал скудную до - и послевоенную жизнь. И сын с внутренним трепетом и пониманием написал об этом: 'Когда пошёл я в первый класс, / В тот самый год, в ту пору / Костюмчик был в семье у нас, / И был отцу он впору. / Отец к нему, отец к нему / Проникнут был заботой, / С потёртых сгибов бахрому / Он стриг перед работой...' Ровесники Булата Окуджавы уходили на фронт, Митя провожал их в завистливой мальчишеской толпе и десятилетия спустя создал единственные в своём роде стихи, недаром ставшие популярной песней ('Вспомните, ребята... Это только мы видали с вами'). В 1968-м наши танки вошли в свободолюбивую Чехословакию - и поэт, сгорая от стыда, доверился своей лире, просто выплеснул душу. Ведь опубликовать подобные стихи не было ни малейшей надежды, они впервые были напечатаны совсем недавно, в книге Д.С. 'Холмы' (Иерусалим: Скопус, 2001): 'Мы не рабы. Рабы не мы. / Мы ниже, / Мы - рыбы, скользкие сомы / Из жижи. / Рабу тоска, сому покой, / Мы немы, / Зарыться в ил, и никакой / Проблемы. / Мы не рабы, не убежим - / Убудем. / Рыбовладельческий режим / Уютен...' Догадываюсь, что такой Сухарев, с такими 'антисоветскими' стихами - полная неожиданность для распевающих на родине и на всех континентах земли вполне невинные песни на его слова: 'Альма-матер' и 'Брич-Мулла', 'Прекрасная волна' и 'Александра'. Для меня никакой мимикрии, никакого раздвоения тут нет. Есть единая личность, единый поэт, защитник красоты нормы. Когда на неё посягают, прикрываясь политическими или любыми другими интересами, здоровое, трезвое, человеколюбивое начало в нём страстно протестует. Из: Тамара Жирмунская. Красота нормы. - Газета 'Первое сентября. Литература', ? 29, 2003.