Летом 1963 года наша небольшая экспедиция приехала для работы на остров Путятин. [1] Это в Японском море, недалеко от Владивостока. Не успели мы устроиться на постой, является гость. Представился: Астафьев, Юрий Фёдорович, инженер одного из подмосковных предприятий, на Путятине в отпуску. Нет, не к родным, а просто... пофотографировать морское дно.

Познакомились.

У нас были при себе кое-какие зоологические книги: определители, атлас фауны дальневосточных морей. Астафьев в них так и вцепился. Листает, комментирует что-то вполшёпота. Инженер-инженер, а разбирается.

Хобби?

Теперь такое словечко в моде. Мне больше нравится, как говорили раньше: пунктик. В слове 'хобби' есть привкус необязательности, расслабленности, что ли. То ли дело 'пунктик' - человек заводится! Он, как бомба замедленного действия! В одной из точек его мозга утверждается некий механизм, который беспрестанно тикает, устремляя в свою сторону творческие порывы. Всю зиму человек клеит из кусков резины гидрокостюм собственной конструкции, оснащает свое фотохозяйство. Наступает отпуск, и механизм срабатывает. Происходит мирный взрыв, малозаметный для окружающего человечества. Взрыв активности.

Астафьев вставал чуть свет, взваливал на спину рюкзак с этим самым гидрокостюмом и большим количеством металла и топал к своему рабочему месту. Бухт на Путятине множество, дно везде разное, одному человеку немыслимо сладить с этой прекрасной неповторимостью, и Астафьев остановил свой выбор на уединённой маленькой бухточке, в которой и нёс изо дня в день свою отпускную вахту.

А мы жили иначе, мы носились от бухты к бухте в поисках крайне важного для нас моллюска. На карте острова названиями обозначены только самые главные бухты, все прочие мы для своего удобства именовали сами. Та, в которой трудился наш новый друг, конечно, звалась на нашем экспедиционном жаргоне 'бухтой Астафьева'.

Ну, ладно. Прошло наше дальневосточное лето, пролетели ещё два года. Время от времени то в 'Смене', то в другом иллюстрированном журнале вдруг появлялся очередной цикл путятинских фоторабот Юрия Астафьева. Каждый раз я испытывал при этом возбуждение, даже гордость: как же, своими глазами видел, как вот эта осьминожиха, которая теперь красуется на странице всесоюзного журнала, высиживала потомство в резиновом сапоге. Видел! Мы ещё, помню, взяли у неё две икринки и смотрели зародышей под микроскопом.

Но было и чувство уязвления. Ведь многого из того, что сумел сфотографировать Астафьев, я, честно говоря, просто не заметил, хотя жил рядом, плавал в той же бухте. Эти великолепные рыбьи рожи, эти повадки, хитроумные причуды обитателей морского дна. Многие фотографируют теперь под водой, рыщут в надежде наткнуться на акулу или античную амфору. Астафьев не рыскал, - он всматривался, он почти не щелкал аппаратом, долгими часами просто стоял, почти не двигаясь: с кем-то заигрывал, кого-то приучал к своему обществу. Рыбы ели у него из рук. И вот, смотри же...

Да, пролетели два года, я снова попал на Японское море. На этот раз я работал совсем с другими людьми и на другом острове. К осени мы разделались с делами, отправили из Владивостока экспедиционный багаж и остались налегке. До самолёта было ещё два дня, я предложил заглянуть на Путятин.

На палубе рейсового катера рядом со мной оказалась группа школьников-старшеклассников, молоденькая учительница везла своих питомцев на экскурсию и с воодушевлением рассказывала им про остров. Небеспристрастно прислушивался я к её рассказу. Она говорила про дорогу, ведущую от норкофермы через кудрявый дубовый лес. (И я видел: вон впереди, за стволами, пасутся олени. Олени ещё не успели заметить нас, солнце мелкими пятнами вздрагивает на их спинах.)

- Купаться? - спросила молоденькая учительница. - Купаться мы с вами будем в Корейской бухте. А самая красивая бухта - это бухта Астафьева.

- Что, что? - крикнул я.

Подойдя к молоденькой учительнице, я громко спросил:

- Вы сказали, бухта Астафьева? Разве такая есть на острове Путятин?

- Конечно! - воскликнула учительница, отстраняясь. - Спросите кого угодно, все знают бухту Астафьева!

Уверенность, присущая людям этой профессии, звучала в её голосе, и я отступил в растерянности.

До Путятина катер добрался уже в полной тьме, а с утра пораньше я помчался к бухте Астафьева. Кто-то обогнал меня: под скалой на гальке лежал аккуратный сверток одежды. Должно быть, молоденькая учительница не поленилась прийти сюда, чтобы искупаться до завтрака, и теперь плавала в том волшебном коридоре между двумя отвесно уходящими вглубь стенами. Я присел у другого края бухточки. Оттягивая удовольствие, я не спешил раздеваться.

Между тем хозяин одежды начал беспокоить меня. Вряд ли это учительница, она ещё спит. Нигде вокруг не было видно плавающего человека, ничья дыхательная трубка не бороздила воды. А вдруг одежда лежит здесь со вчерашнего дня? Я вспомнил, что большие акулы стали подходить совсем близко к Путятину, вспомнил, каких огромных осьминогов видел два года назад на путятинском пирсе. Да мало ли что!..

Послышался плеск, из воды выходил человек. На нём был знакомый чёрный гидрокостюм.

- Привет, - без удивления сказал Астафьев, будто мы с ним только вчера вечером распивали бидон молока. - Приручаю ленков. Такие, понимаешь, забавные...

________________________

[1] Об этом см. очерк 'КРАСНАЯ ТРЕПАНГА'

Знание - сила, ? 6, 1967