Почему-то бытует мнение, что с искусством версификации у нас теперь полный порядок: все пишут хорошо, даже графоманы. Не пойму, где они, успехи, дающие пищу для таких утверждений. Пишем-то как paз из рук вон плохо, до графоманов ли, когда у профессиональных, печатающихся авторов сплошь и рядам стихи шиты на живую нитку и рассыпаются прежде, чем успеваешь их дочитать.

У Алексея Королёва, о поэзии которого пойдёт речь, строфа на расползается. И это, смею вас уверить, редкость.

...Что касается земной
женщины, то, знать не зная
никакой судьбы иной,
нежели стезя земная,

не за участь, а за честь
почитаю честь по чести
жизнь прожить и век провесть
с этой женщиною вместе...

Ладно, чётко, убедительно. Скрепы и крючья, которыми стянуто стихотворение, не бросаются в глаза, а их немало, на одной концевой рифме далеко не уедешь.

Или, наоборот, открыто демонстрируемая изощрённая звукопись, как, к примеру, в следующих стихах о поздней осени:

Вся из ясписа и мха
даль, как озеро, тиха.
Ненароком рухнет веха -
и на хорах, где верха
сосен в сизые меха
кутаются, вспыхнет эхо.

Ни спросонья, ни во сне
мне доселе и не снилась
эта прелесть, эта сырость,
эта плесень на сосне.

Поясняю: яспис это яшма. Забытое и редкое слово, вмонтированное в плоть стиха, возвращается живому языку; но это к слову, а внимания заслуживают слова, взятые все вместе и образующие гармоническое целое.

Свободное владение техникой стихотворной речи - не цель, а средство, мы это слышали много раз, но склонны забывать, что отношения между средствами и целью поэтического творчества складываются по разному у разных поэтов; у Алексея Королёва они могут быть совсем не такими, как у многих других поэтов, и именно это, пожалуй, наиболее интересно, но пока - ещё несколько слов, касающихся собственно техники.

Вспоминаю, какое чувство завистливой радости испытал я, когда впервые прочитал в одном из стихотворений Королёва:

Воображала и ворожея,
ты ложка мёда в бочке бытия!

Наверно, среди читателей этих заметок найдутся такие, которые недоумённо пожмут плечами, мы все очень по разному воспринимаем стихи, и я никому не хочу навязывать своего восприятия, но должен признаться, что и сейчас этот кусочек стихотворения кажется мне восхитительным. Ведь всего-то две коротких строчки, меньше десятка слов, включая союзы и предлоги, а сколько сказано! Женщина, к которой обращены эти строки, охарактеризована на диво информативно, и эта информация, плюс к тому, эмоционально окрашена и согрета авторским отношением. Мы даже знаем кое-что о жизненном фоне, к которому, в сердце автора, контрастна эта женщина. Мы знаем, что она очаровательна (и отдаёт себе в этом отчёт!) и юна (ибо слово 'воображала' употребляется лишь людьми определённой возрастной категории).

Я ненароком перешёл на разговор о том, как это сделано. Здесь должна быть полная ясность: такие вещи делаются только озарением, но опорой вдохновению, конечно же, служит мастерство. И читатель, которому это интересно, сам оценит, каким эффективным приёмом здесь оказывается звуковое сопряжение понятий, извлечённых из разных языковых пластов, и как много может дать умелое применение банальной идиомы, когда на пользу дела работает сама банальность, оставляя в нашем сознании те слова, которые поэт заменил другими.

Использование идиоматического богатства русского языка вообще относится к одному из излюбленных А. Королёвым приёмов, но зачастую этот приём употребляется без должной меры, и тогда стихотворение начинает походить на выставку идиом и простонародных речевых оборотов (попробуйте подсчитать их в публикуемом здесь стихотворении 'Угрызения совести'!).

Так и звукопись, увы, порою оборачивается у Алексея Королёва против интересов стихотворения.

...опаловая женщина спала
на палевом полу полуподвала.

Но вот что сказано об этом полуподвале в том же самом стихотворении:

Кому охота, довообразит
своеобразные аксессуары
и неискоренимый реквизит
здесь обретавшейся счастливой пары.

В далёкую крутую пору ту
нам в одиночку было бы не выжить,
но вспоминать о ней невмоготу,
слезы - и той из железы не выжать.

Вот разве только дождик обложной,
снующий по бетону и металлу,
под стать беседе с бывшею женой,
отчаянно любимой поначалу.

Рядом с горечью этого фрагмента бестактной кажется демонстрация технических возможностей, учинённая в строчках об опаловой женщине и палевом полу.

Я хочу сказать, что неудачи А. Королёва специфичны, они имеют ту же природу, что и достоинства его поэзии. Достоинства мы наблюдаем там, где поэту удаётся одолеть технические трудности, проявить необходимое чувство меры и осуществить приём последовательно и полно.

Читая сборники Алексея Королёва (а их у поэта два, 'Зеница ока', 1980, и 'Синица в небе', 1981), я обратил внимание на строки, в которых, как мне показалось, содержится намёк на то, как понимается поэтом цель творчества. В одном месте про стих (не какой-то конкретный, а стих вообще) сказано, что он смахивает на обетованный берег. В другом стихотворении взгляд осёкся на последней строке следующей строфы:

Помедли, погоди, не расточай
очарованье встречи невзначай,
Ведь если эта встреча только случай -
от чуда он почти неотличим:
слепое сочетание причин,
счастливое стечение созвучий.

Стихи хороши, но отчего стечением созвучий названа встреча - эпизод реальной жизни? Обмолвка?

Или, может быть, так: счастье - в гармонии, которую душа собственным трудом творит из материала, предлагаемого действительностью, каков бы он ни был. Поэтому стих - обетованный берег, а счастливое стечение созвучий - это жизнь, исполненная гармонии, то есть ставшая гармоничной благодаря поэтическому усилию или, что гораздо реже, гармоничная сама по себе - как почти неотличимое от чуда 'очарованье встречи невзначай'.

Действительно, при чтении произведений Алексея Королёва странным образом перестаёшь замечать, что это преимущественно стихи о прозе жизни - о неустроенности быта и бытия, о разобщённости близких душ. Стечение созвучий, когда оно счастливое, сообщает этому исходному материалу новое, иное существование.?

Наверно, этот тезис кажется голословным, и я постараюсь развить его на конкретном примере. Не будем пока касаться болезненных личных тем, возьмём простейшую модель: плесень. В сырую пору года ствол дерева преет, покрывается плесенью, такова проза жизни. Плесень 'неэстетична', но на неё можно закрыть глаза и писать стихи о поздней осени, пользуясь понятиями приятного ассоциативного ряда - золотыми листьями, парящими паутинками, тонким запахом тления и т. п. Так и поступают многие стихотворцы. Королёв от реальности не отворачивается, он наделяет её положительным содержанием, вводя в музыкальный контекст. Помните? -

Ни спросонья, ни во сне
мне доселе и не снилась
эта прелесть, эта сырость,
эта плесень на сосне.

Стих становится обетованным берегом, на котором и плесень, спасённая музыкой для жизни, пленительна.

Решая литературную задачу эстетическими средствами, поэт одновременно наносит урон эстетству: ведь допускать в поэзию только ту часть жизненного материала, которую принято считать 'эстетичной', и есть эстетство. В этом важном вопросе А. Королёв следует, на мой взгляд, урокам Б. Слуцкого, имя которого по-видимому не случайно возникает в его стихах.

В сущности, мы уже перешли к рассмотрению вопроса об отношениях между целью и средствами, к которому собирались вернуться, но рассмотрели его пока на простой модели (которая вполне серьёзна, хотя и выглядит приманкой для любителей навешивать ярлыки). Я хочу теперь продемонстрировать на примере какого-нибудь 'болевого' стихотворения, что модель верна.?

Когда не ты, то кто поймёт,
что и любовь идёт на убыль, -
ослабевает, что ни год...

Это первые строки стихотворений. Легко заметить, что тема неподъёмна. Хорошо пишется (и читается), когда зa стихами стоит сильная страсть - любовь, ненависть, ревность, что угодно. Здесь этим и не пахнет. Но то, о чём сказано в начале стихотворения, это тоже реальная жизнь любви, проза любви, отмеченная отважным взглядом.

Начальный импульс стихотворению дан, он неординарен, но это не очень важно. Даже при одинаковом начальном импульсе разные поэты напишут разные стихи, потому что оригинальность поэта более всего выражается, как мне кажется, на той стадии работы, когда начальный импульс иссякает и вступает в силу механизм саморазвития стиха. Для Алексея Королёва характерно искать спасения в счастливом сочетании созвучий: оно способно гармонизировать действительность и вытащить прохудившуюся любовную лодку на обетованный берег. Вытащит или не вытащит? В механизме саморазвития стиха должна доминировать музыкальная мотивация. Музыка лукава... Но подождём торопить события, ведь какое-то время будет ещё работать первая ступень - инерция начального импульса.

...что и любовь идёт на убыль -
ослабевает, что ни год...
Недолгой судорогой губы
воспоминание сведёт, -
а коли так,
то почему бы
не попытаться унести
в недосягаемые дали
последние,
ещё почти
не потускневшие детали, -
две-три подробности в горсти
зажать -
и поминай как звали!

Ситуация становится критической, очевидно, что первая ступень уже отработала, пора включать механизм, способный сообщить стиху новую энергию. Королёв начинает разрабатывать слово 'звали'.

Почему - 'звали'? Ответ, я думаю, достаточно прост: именно это слово зависло в конце предыдущей строфы. Кому же, как не ему, быть связующим звеном между тем, что уже было, и тем, что предстоит написать? Если так, если на это слово уже пал выбор, то пусть оно и гармонизирует структуру.

(Я не думаю, что Королёв рассуждал именно так и что он вообще рассуждал по этому поводу, такие вещи делаются без рассуждений.)

...две-три подробности в горсти
зажать -
и поминай как звали!

А звали так, что этот зов
звенел - в зените бирюзов
и бледно-розов на излёте...

Всё, крах, могила, звукопись увязла в словесной вязи, прорыва в новую энергию не будет. Что-то не сработало. Музыка лукава, стечение созвучий не всегда становится счастливым; цитировать стихотворение дальше уже не имеет смысла.

Милая, доколе
нам искать спасенья
от сердечной боли
в песенке осенней?

Музыка лукава,
милая двулика,
и темна оправа
солнечного блика.

Музыка лукава, стихотворение погибло, погибнет, быть может, и другое, и третье, но следует ли из этого, что самый путь - неверен? Что безнадёжен способ, которым поэт ищет 'спасенья от сердечной боли'? Никогда с этим не соглашусь.

Как всякий читатель, которому стихотворения Алексея Королёва уже приносили радость, я не устану ждать от него новых удач, искать это имя на страницах литературных журналов. Вчитаемся доброжелательно и внимательно в подборку, помещённую в этом номере альманаха, и когда увидим, что поэт ломает себе шею на избранном трудном пути, подбодрим его - ради тех счастливых созвучий, которыми оправдаются все потери.

1982