ПРОДУКТИВНЫЕ АНСАМБЛИ СЛОВ

      Интервью Дмитрия Сухарева

      Приложение НГ-Exlibris
      22 октября 2015

В этом месяце Дмитрий Сухарев отмечает 85-летний юбилей. О науке, поэзии и бардовской песне с Дмитрием СУХАРЕВЫМ побеседовала Елена СЕМЁНОВА.

- Дмитрий Антонович, ощущаете ли вы, что в России проходит Год литературы?

- Не ощущаю. У меня каждый год - год литературы. Я ведь, помимо прочего, член правления Центрального дома литераторов, то есть просто обязан круглогодично думать о том, чтобы жизнь нашего Дома была наполнена событиями.

- Вы - один из зачинателей авторской песни. В каком состоянии, по-вашему, сегодня находится этот жанр: процветает, погибает, возможно, переродился в новые формы?

- Да, вы правы, вся история авторской песни прошла у меня на глазах. А это полвека с хвостиком. Все эти годы жанр совершенствовался. Результат парадоксален: пение поэзии улучшилось, но поющие поэты стали анахронизмом. Поясню примером. Новелла Матвеева - прекрасный поэт, на заре бардовской песни она была одной из главных звёзд жанра. Но представим себе, что новый молодой поэт выйдет сегодня к новому поколению слушателей с таким же высоким качеством поэзии, как у Новеллы Николаевны, и с таким же, как у неё, исполнительским ресурсом. Его не поймут и не примут. Сегодня хорошие стихи, в том числе стихи Новеллы Матвеевой, поются и слушаются только в качественном исполнении. Исполнителей немало, некоторые радуют. Назову томича Романа Ланкина. Очень люблю его слушать, особенно в дуэте с волшебной флейтой Татьяны Лариной. Они замечательно исполняют как бардовскую классику, так и просто качественную поэзию, положенную бардами на музыку. И непременно включают в свою программу нечто из мировой культуры, конкретно - бразильскую босанову. Она звучит у них как в оригинале, так и в русской реинкарнации. Да, новые формы. Старое вино в новые меха.

- Кстати, насколько, по-вашему, сохранился сегодня дух Грушинского фестиваля?

- Имиджу Грушинского фестиваля заметно навредила тяжба хозяйствующих субъектов, расколовшая единый фестиваль на два. К счастью, барды практически не принимали в ней участия, как и любительские массы. И вообще, эта страница уже закрыта. Но осадок остался. Сейчас духу дружбы и единства, традиционному для движения авторской песни, угрожают распри на почве геополитики, типа 'Крым наш' versus 'Крым натовский'. Но я почти уверен, что ведущие барды, а вслед за ними клубы и фестивали снова окажутся выше ругани, традиционной для черни.

- Вопросами о сочетании биологии и поэзии, я полагаю, вас изрядно измучили. Задам странный вопрос: помогала ли вам когда-нибудь поэзия в ваших научных штудиях?

- Пожалуй, нет, если вопрос понимать буквально. Но ведь поэзия, подобно музыке, помогает каждому, кто ею живёт. Добавлю, что стихи дисциплинируют язык, в том числе научный. То есть всё-таки помогают. Есть ещё кое-что. Мои научные штудии приблизились к анализу механизма, посредством которого нервные клетки собираются в продуктивные ансамбли. Предположительно - самоорганизуются. Когда-то я увлекался механизмом самоорганизации словесного материала в стихотворную ткань. Кто знает, вдруг да и пригодится накопленный в то время опыт.

- Не могли бы вы вспомнить, как всё начиналось. Как сформировалась творческая среда на биофаке МГУ?

- У меня всё начиналось не в студенческие годы, раньше. Но это проходило незаметно для окружающих. Источником 'всего' служила коллекция поэтических сборников, собранная отцом, а также атмосфера просвещённого интереса к поэзии, царившая в кругу его однокурсников. Они когда-то в Ташкенте учились в одной студенческой группе, а позже дружили в Москве. Что касается творческой среды на биофаке МГУ, ни я, ни мой курс не участвовали в её создании, она возникла благодаря активности следующего за нами курса и его легендарного лидера Ляли Розановой. Меня в эту замечательную среду кооптировали, когда я был уже аспирантом.

- Что всё-таки в 1957 году вас побудило так странно 'замаскироваться' под Сухарева? Не был ли тут замешан академик Сахаров?

- Побуждение было самое простое - скрыться от руководителя накануне защиты диссертации. Я и без того был кругом виноват: два года работал впустую, подходящий эксперимент нащупал только к концу аспирантуры, результатов с гулькин нос, к тому же женился. Для полной дискредитации не хватало только напечатать стихи на видном месте. Дело шло к этому, и псевдоним меня надолго защитил. Что касается Андрея Дмитриевича, он возник в моей жизни тремя годами позже, когда я лежал в больнице и близко сошёлся с двумя обитателями соседних коек - генетиком Владимиром Владимировичем Сахаровым и физиком Дмитрием Ивановичем Сахаровым, отцом знаменитого академика, ещё не опального. Когда засекреченный сын под усиленной охраной навестил отца, тот, по-видимому, рассказал ему про наше сахаровское сообщество. Чудесный старик вскоре скончался, но Андрей Дмитриевич временами напоминал о себе, проявлял ко мне внимание. Пересылал предназначенные мне оттиски зарубежных статей, которые академическая почта по ошибке приносила ему. Спрашивал записочкой, не нужна ли помощь по правозащитной линии.

- Бывали ли у вас случаи столкновения с властями на тему ваших произведений?

- Были ли у меня приводы в милицию? Не было. Случалось ли, чтобы главный редактор, олицетворяющий советскую власть, топал ногами на младшего редактора и кричал: 'Передайте вашему Сухареву, чтобы ноги его не было в нашем издательстве'? Такое было. Издательство называлось 'Молодая гвардия', на столе у главного лежала моя повесть, которую он справедливо назвал антисоветской. Повесть осталась неопубликованной, и слава богу. Сейчас, когда я знаю, сколько бед принесла гибель Советского Союза, мне было бы за неё стыдно. Я, как многие, долго считал, что любая власть всегда виновата и интеллигентный человек должен при каждой возможности ей досаждать, ставить подножку. Постепенно дозрел до пересмотра этого инфантильного представления. Оказалось, что у интеллигентного человека есть хороший выбор: подставить власти плечо. Если бы мы - такие, как я - не предали тогда свою советскую родину, а просто помогли ей стать лучше, не было бы этого океана бед. Только фарца да номенклатура горевали бы об упущенной выгоде, а миллионы, сотни миллионов людей жили бы сейчас по-человечески. Говорю об этом с нажимом, потому что ситуация повторяется: подставить власти плечо снова актуально.

- Мне показалось, в ваших стихах сильна гражданская нота. Обязательно ли, по-вашему, поэту иметь гражданскую позицию?

- Обязательно быть собой. То есть иметь гражданскую позицию, если это тебе органично.

- Если сравнивать творческую атмосферу 60-х годов и сегодняшний день, изменился ли существенно читатель поэзии?

- Конечно, атмосфера 60-х была совсем другая. Поэзию уважали. Невозможно представить, чтобы в те годы ведущий передачи о поэзии был ряжен и стрижен под приказчика галантерейной лавки. А сейчас это норма - смотрите канал 'Культура'. Галантерейщина наряду с прочим деструктивным дерьмом всплыла на поверхность литературы в ранние постсоветские годы. Но это уже проходит, фекалий всё меньше, русская поэзия явно возвращается в своё традиционное русло. Читателей пока маловато, но писателей поэзии уже несметно. Добрый знак.

- Кто из молодых современных поэтов вам нравится, кажется перспективным, в том числе в отношении бардовской песни?

- Для меня молодые все, кому меньше семидесяти. И Михаил Щербаков, и Вероника Долина, и уж тем более 'Иваси' - Георгий Васильев и Алексей Иващенко. Мне очень нравится, когда они с юным азартом пробуют приложить свой бардовский опыт к чему-то новому. Вероника Аркадьевна, например, к французской поэзии. Олег Митяев - к прочтению Пушкина. Про 'Ивасей' молчу - их инновации неисчерпаемы. И всё получается!

- Не могли бы процитировать ваше новое стихотворение?

- Я почти не пишу стихов - возраст. Но иногда случается. Вот строфа из стихотворения, которым я в сентябре поздравил с круглой датой старого товарища - Александра Мирзаяна. Оно написано по канве знаменитых 'Писем римскому другу', положенных юбиляром на музыку. Полностью мои вариации на тему Бродского напечатаны в 51-м номере 'Иерусалимского журнала'.

Если выпало в империи родиться,
лучше в ней и помереть, она родная.
Все свои - куда ни глянь, родные лица.
Я другой такой страны, поверь, не знаю.

      Свой народ, свои народные же слуги -
      свой гаишник, олигарх, законодатель.
      Говоришь, что эти слуги сплошь ворюги?
      Но ворюга мне милее, чем предатель.

     Источник: сайт 'Независимой газеты'