В ту самую минуту, когда священник читал последнюю молитву о вечном успокоении души его, умерший поднял голову и закричал страшным голосом.

Н. М. Карамзин. Письма русского путешественника



РУССКИЙ БУНТ


Мало кто теперь помнит, что приказ об отмене буквы 'ё' отдал в своё время господин Бжезинский. За этим стояла личная драма, детали которой знал некто Полуянов, мелькавший какое-то время в Галифаксе. Последствия драмы были, по-видимому, настолько глубокими, что господин Бжезинский навсегда остался девственником, что позволило ему направить весь ликвор своего организма на борьбу с русской речью.

Низвержение 'ё' было первой акцией ратоборца, попутно низверг Югославию. Спросят: при чём тут Югославия? Общепринятый ответ: тренировочный полигон. Конечно, и это тоже, но надо принять во внимание особое языковое чутьё нашего воителя.

Косово - тут несколько иное, тут наш герой впал в спортивный азарт: смогу ли так навесить на уши лапшу, что в глазах всего мира террористы и жертвы поменяются местами? Смог. Выполнив цирковой номер, Бжезинский понял, что дальше можно буквально всё - даже бомбы, даже гаагское судилище во главе с 'этой проституткой'. (Последние слова закавычены, чтобы было понятно, что это не мы квалифицируем проституткой почтенную, быть может, даму.)

Между прочим, справиться с 'ё' было не так просто, как может показаться. Сам Хрущёв выражал обеспокоенность - ему запрет на эту букву грозил искажением родовой фамилии. Бжезинский держал себя хладнокровно, советскому послу нравоучительно заметил: 'У нас нет никакого ё, стало быть, и вам ни к чему. Пора в ногу с планетой. Не сдохнет ваш Хрущёв'. Пришлось умыться. В планетарном аспекте Хрущёв стал Крýчевым, Горбачёв - Горбáчевым (Михалсергеич уже и не рыпался).

Вскоре Бжезинскому доложили, что русские начинают забывать, как какое слово произносится. То ли береста - то ли берёста, то ли крестная - то ли крёстная, то ли безнадежно - то ли безнадёжно. Бжезинский доклад выслушал, рыгнул и неожиданно для прихлебателей добавил: то ли луковичка - то ли репка. Прохрипел, итожа: 'Шаг влево, шаг вправо - стрелять в затылок'.

На очередь поставил отчество: 'У нас нет, стало быть, им тоже ни к чему'. Кто-то из жополизов подсунулся с идеей объявить русский одним из еврейских языков - тогда, дескать, отчество отвалится само собой. Выслушав, погоготал коротенечко и тут же развил дельную мысль: 'На католическую масленицу падежи запрещу, начиная с дательного. Вы отменю. С кириллицей пора кончать - узбеки, потом хохлы и пошло-поехало. Почаще надо мордой об стол'.

Запрет на отчество объявили в одночасье. Стон прошёл по святой Руси. Ветераны Великой Отечественной из города Беэр-Шева скинулись на делегацию, ходоки дождались выезда Бжезинского из офиса и с криками: 'Помилосердствуй, батюшка!' ринулись за машиной. Злодей рассеял стариков слезоточивым газом, заодно велел отменить Великую Отечественную: вторая мировая, и точка.

Изо всякого угла вселенским мором повеяло. Говорят - не угадаешь, что по-русски. 'Димитри, мы ждём последних сообщений. Димитри?' 'Да, Димитри, я вас слышу. Димитри?' 'Видимо, совет НАТО уже заседает. Димитри?' 'Да, Димитри, вы правы, он уже. Димитри?' Один другого втрое моложе, а - 'Димитри'. Сверстники - тоже 'Димитри'. Нет чтобы по-человечески Митяем или хоть Димою на худой конец. И напев у каждого какой-то бесстыжий, будто эмигранты в пятом поколении, евроньюс, немецкая волна из Кёльна. Неужели нормальной речи сроду не слышали?

А ему того и надо.

Всё у злодея получалось, жить бы да радоваться, и вдруг бунт.

Заболевает госпожа Горбачёва, рак крови. Поначалу отражаем в должной форме, как велено: Раиса лежит там-то, Михаил находится при ней. Но не поддаётся лечению проклятая болезнь, и один за другим начинаем срываться - называем больную по имени-отчеству. Поначалу шёпотом. Назовёшь Максимовной и человеком себя чувствуешь - малость полегче. (Нам, не ей.) Тут же окрик: кто разрешал?! На сутки-другие дисциплина восстановлена, опять Раиса. И опять наш брат за своё.

Слепому видно: сам вот-вот свалится. Нелюди мы, что ли, чтобы солдафонскими кликухами? Доченька отцу опору даёт, идти помогает, тот, ясное дело, старается выглядеть молодцом, да где уж там. Держись, Михалсергеич, мы с тобой!

И вот вам финал - на первой полосе крупным шрифтом: 'РАИСА МАКСИМОВНА, ПРОСТИТЕ НАС!'.

Бессмысленность бунта и его, прямо скажем, беспощадность подкосили злодея. Хотел стреляться, еле отпоили сулемой. Очухавшись, вызвал всю шоблу к ноге. 'Кто зачинщик?! Зачинщик кто!? Ты, пся крев?' Независимая российская журналистика вздыхала, сопела, топталась, влажно пришлёпывала губами.

Тут произошло неприличное - один знатный телевизионщик (имени, ладно уж, не назову) заклацал вдруг зубами. (Такое иногда наблюдается у кобелей охотничьих пород.) Все головы разом оборотились к нему, а сам он, силясь победить зубовный лязг, правой рукой сжимал подбородок, левою давил на усы. В итоге получалось прищёлкивание на манер испанских кастаньет, однако погромче. Бжезинский наблюдал не без интереса, произнёс уважительно: 'Орёл!'.

'Братцы, - шепнул кто-то из незначащих, - сдадим отчество, сожрёт отечество'.

Слава Богу, не расслышал. Пригрозил: 'Я вам покажу субсидии!' Распорядился: Третьякова снять, независимое телевидение укрепить Савелием, перебросив означенного с 'Радио Свобода'.

Помаленьку устаканилось.



СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА

СОДЕРЖАНИЕ