Глава 2. ЕСТЕСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ
Должен, однако, заметить, что общепринятый взгляд на происхождение человека ошибочен. От обезьяны произошла только женщина, а мужчина от медведя.
Из письма ученого самородка биологу Б. Л. Астаурову
2.1. Надоело говорить и спорить
О происхождении жанра писали разное, но с должной основательностью этим вопросом, кажется, никто не интересовался, да и мне не с руки. Всё же любопытно, что авторитетные, думающие авторы впадали в некоторый импрессионизм, едва касались этой (действительно, не очень ответственной) темы.
Окуджава писал: "На какой почве выросла авторская песня? Это, во-первых, наш русский фольклор. Частушка - лаконичная, метафоричная и остроумная. Городской романс, солдатские песни." (2, с. 3). Напрасно ожидаешь, что после "во-первых" будет "во-вторых", - не будет. Как-то всё неосновательно. Почему вдруг частушка? Ну, лаконична. А часто ли встретишь лаконичную бардовскую песню? Галич с Высоцким, что ли, лаконичны? Щербаков? Хас-Булат удалой им папа. Дальше - какие солдатские песни? "Взвейтесь, соколы, орлами"? Так то переделка, офицерский римейк - песня маршевая, казённая, чтобы солдату бойчее шагалось. Кто у нас слышал про солдатский оригинал? Он страшный, там свои своих гонят сквозь строй - "Белы рученьки подвяжут, за прикладом поведут,/ Спереди стоят грозятся, без пощады сзади бьют" ([4б], ? 272; см. также ? 343, 550; [4в], ? 280).
В других случаях Окуджава выводил авторскую песню из поэзии Дениса Давыдова и Аполлона Григорьева. Чаще ее выводят из "Бригантины" и "Глобуса". Обе песни - самодеятельность довольно среднего достоинства.
"Бригантина" была вариацией на тему Гумилёва - те же флибустьеры и проч. Из этого, в частности, следует, что расстрелянный "за контрреволюцию" и изъятый из библиотек поэт кружил-таки головы студентам ИФЛИ, бредившим мировой революцией. Но переложение получилось вялое, ученическое, Гумилёв не потерпел бы такой пошлости, как "и любить усталые глаза". У него если уж капитаны поднимаются на мостик, то - вкусно, "отряхая ударами трости клочья пены с высоких ботфорт".
А в заплёванных тавернах
От заката до утра
Мечут ряд колод неверных
Завитые шулера.
Мастер.
"Глобус", как известно, получился из мелодии, на которую Михаил Аркадьевич Светлов положил свой домашний стишок "За зелёным забориком". Милейший и всеми обожаемый Светлов слыл записным хохмачем, его каламбуры и невредные шутки ходили по окололитературной Москве. Мне довелось присутствовать при рождении некоторых светловских хохмочек. Например: стоим в тягомотной очереди за гонораром "Дня поэзии". Вдруг дряхленький Светлов громко, на публику, обращается к еще более дряхлой старушенции - забытой миром и людьми поэтессе Аделине Адалис: "Аделина! Ну когда же наконец ты мне отдашься?" Все довольны.
Настоящим Светлов был в серьезных стихах. Там он застенчивый и нежный рыцарь справедливости, каким вошел в бардовскую песню. Но в "Зеленом заборике" ничего такого нет, как нет и особого остроумия, песенка держалась на каламбурной рифме. Могу засвидетельствовать, что да, я слышал ее в детстве. Светловская песенка звучала над столом, когда у родителей собирались друзья студенческих лет.
Знаменательно, что советских песен компания родителей никогда не пела. Пелся расхожий домашний репертуар первого поколения советских интеллигентов - типа "Как на Дерибасовской угол Ришельевской". Такие песенки входили в состав пестрого сора, из которого выросла авторская песня, но не повлияли на главное в ней. Ничего сущностного, личностного, реально предваряющего жанр в них не было. Преобладало ёрничество - милое, неопасное, литературное, часто с одесским уклоном. Шедеврами предбардовского устного самиздата были песни Алексея Охрименко, которые по сей день восхищают изяществом выделки.
Всё это симпатично, но с такой генеалогией авторская песня далеко бы не уехала. А ведь уехала.
2.2. Разом и вдруг
При всей разноголосице мнений есть два пункта, на которых сходятся все высказывания: 1) рождение жанра случилось разом и вдруг; 2) он возник на волне отторжения советской песни.
Пункт первый уж точно не вызывает сомнений.
В самом деле. Смерть Сталина, 53-й год - активность не превышает фоновую. (За фон принимаю уровень студенческого сочинительства в конце 40-х, то есть в разгар сталинского террора, а об этом уровне сужу по рукописному сборнику стихов и песен географического факультета МГУ.) 54-й, 55-й - появились первые песни из тех, которым суждено остаться, и вообще ноздри улавливают активацию песенного брожения там-сям в студенческой среде;. 56-й - с партийно-государственной вершины приходят флюиды, понимаемые как сигнал, что в ближайшее время сажать не будут. 57-й - налицо уже неслабый репертуар, ранняя классика жанра в основном сформирована. 59-й - авторов столько, что начинаем выбирать лауреатов. Поразительная скорость набора высоты.
Почему? Разнобоя во мнениях нет: потому что самоволка милее казармы, а казарма обрыдла.
Обрыдло всю жизнь всё делать так, как за тебя решит дядя. Дядя сочинит, дядя залитует, дядя по-доброму подсадит тебя в телячий вагон и отправит куда надо. (Куда ему надо.) И дядя пойдет жрать тарталетки, а ты пой хором: "Едем мы, друзья, в дальние края, станем новосёлами и ты и я". Под стук колес.
2.3. Станем новосёлами
Цитированное сочинение относится к жанру, у которого имелось официально принятое название - "советская песня". Советская песня считалась заведомо качественной, правильной песней. Песню самовольную советская власть осторожно назвала самодеятельной. Вроде бы такая песня еще пока немножечко недосоветская, но если будет вести себя послушно, то станет советской, и тогда авторы тоже смогут жрать тарталетки в ресторане ЦДЛ и даже станут новосёлами, но не в целинном совхозе, а в литфондовском посёлке Переделкино, как хороший парень Роберт Рождественский.
Если видеть только это, то действительно получается, что советскую песню следует упоминать с отрицательным знаком, а авторскую рассматривать как оппозицию советской. Но так не получается. Отношения между авторской песней и советской не были исключительно конфронтационными, а что касается корней, они были существенно общими. И не сводилась советская песня к своей казарменной ветви.
Более того, ведущие барды поначалу мыслили себя встроенными в систему бытования советской песни. Никто не рвался в диссиденты, все с полным сочувствием откликнулись на хрущовскую оттепель, хотели выступать, печататься, принимать участие в "восстановлении ленинских норм", получать гонорары, выслушивать в свой адрес нормальную критику. Это советская власть после недолгого замешательства вдруг впала в истерику, объявила бардов сомнительным элементом, иных отторгла на корню, а там пошло-поехало.
2.4. Приходи, любимый, вчера вечером
При совершенном почтении к деревенским посиделкам и городским подворотням, к русскому бытовому романсу и французскому шансону, к заслугам Павла Когана, Аполлона Григорьева и Гомера с Бояном я всё-таки думаю, что именно советская песня была той почвой, на которой выросла песня авторская. Для понимания генезиса авторской песни имело бы смысл сначала уяснить: а что такое советская песня? Она-то откуда взялась почти что вдруг и разом? Это могло бы стать темой увлекательного исследования. Ограничусь несколькими предположениями.
Очевидно, что пение, укорененное в какой-либо из дореволюционных русских традиций, было нежелательным для новой власти. Ей требовалось что-нибудь принципиально непохожее. Поэтому не имели перспективы ранние постреволюционные агитки, построенные на русском народном мелосе (типа "Как родная меня мать провожала" Демьяна Бедного).
Подходящие кондиции обнаружились в музыкальном языке еврейских поселений, еще недавно отделенных чертой оседлости от большей части России, где евреям гнездиться не разрешалось. Лирические и задорные напевы былых резерваций оказались совершенной новостью для большинства населения страны и подарком для советской власти. Соединение еврейских мелодий с коммунистическими стихами алярюс давало то, что надо.
Еврейский мелос проявил еще одно полезное свойство - экспортный потенциал. Мелодичные, бодрые, легко запоминаемые напевы таких песен, как "Полюшко-поле", "Тачанка" и "Катюша", быстро стали визитной карточкой первой страны победившего социализма.
Уже в тридцатых годах дело было сделано. Русский мелос задвинули в хор имени Пятницкого да в балалаечный класс районной музыкальной школы. Там, в маргинальных резервациях официальной культуры, он и перебивался с хлеба на квас в ожидании лучших времён. А центральную, представительскую позицию заняли в предвоенной советской песне еврейские мотивы.
Неудивительно, что вслед за композиторами в советскую песню устремились и поэты-евреи, которые быстро освоили сочинение текстов алярюс. Однако литературный вклад выходцев из черты оседлости поначалу оказался несколько жиже, чем мелодический. Это позже дети и внуки тех выходцев закрутили нешуточный роман с русской музой, а поначалу автору с приблизительным знанием языка ничего не стоило ославить роскошную музыку Дунаевского таким, к примеру, пассажем: "Приходи вечор, любимый". Что в переводе на русский означает: "Приходи, любимый, вчера вечером".
Советская песня оставила невостребованными скорбные, страдальческие, вообще унылые стороны еврейского мелоса. В авторской песне нашлось место и для них. Любопытно, что в творчестве бардов этот язык обретает иногда противозаконную обратную силу, проецируясь на дореволюционные русские сюжеты. Так, у Юлия Кима в музыкальном переложении "Юбилея" чеховские бабёнки поют еврейский фолк, но это не режет уха - привыкли.
Александр Галич явился одним из первопроходцев, у него обращение к таким мотивам было очевидно непреднамеренным, исключая редкую обдуманную цитату. Специфической, по Галичу, формой еврейской заунывности, позволяющей обходиться почти без мелодического дара, пользуется в бардовской песне немалое число авторов.
2.5. Лакейская песня и национальный вопрос
При советской власти быть песенником значило быть богатым, и вездесущее еврейское взаиморадение явило здесь себя во всей красе. Любопытно, однако, что в создании наиболее одиозных песен эта корпорация как правило не участвовала. Опусы типа "Партия Ленина, партия Сталина, мудрая партия большевиков" сочинялись другой авторской артелью, где доминировали иные имена: Василий Лебедев-Кумач и Сергей Михалков как текстовики, Александр Александров, позже Анатолий Новиков с Серафимом Туликовым как композиторы.
Вот фрагмент из сборника Лебедева-Кумача (перечисляю без пропусков): "Песня о Родине", "Гимн партии большевиков", "Садовник" (догадываетесь, о ком? - "Всем родной и всем знакомый / Улыбается в усы"), "Цвети, советская земля!", "Советский простой человек", "Застольная" ("За смелых героев, за мудрых вождей, / За наши орлиные крылья!"), и т. д. ([5]).
Красиво, правда?
Тут загадка. Касса ли работала вернее? Пахло ли от денежек дурнее? Потеснила русская мафия еврейскую или еврейская побрезговала и отступилась сама? Есть чем заняться историку непреходящих ценностей.
2.6. Давным давно
Краснознаменная ветвь советской песни бардам, естественно, не дала ничего. А вот какая дала немало, так это актёрская. Я сейчас не очень даже имею в виду кино. Можно бы наверно сказать про Любовь Орлову, Янину Жеймо, Леонида Утесова (о влиянии последнего на свое творчество говорил Виктор Берковский), но там всё на поверхности, телевидение сохраняет жизнь старым лентам.
Забыта другая актерская песня тех времен - театральная. У нее уже в довоенные годы сложилась своя, автономная, более раскрепощенная жизнь. Следы той жизни, в отличие от фильмов, сохранились плохо. Лучше сказать, почти ничего не сохранилось, нужно раскапывать. Но кому это теперь нужно?
Когда бывает нужно мне, я мобилизую остатки памяти и мурлычу под нос песни Бабановой. Что-нибудь из спектаклей Театра Революции. Голос великой актрисы был серебряные колокольцы. По уверениям театралов, другого такого голоса русская сцена не знала. Хорош в пении был и постоянный партнер Марии Ивановны - Александр Лукьянов, иногда по ходу спектакля они пели дуэтом. Кто еще может это вспомнить на всем белом свете?
Так получилось - в первый год войны, в ташкентской эвакуации, в труппу театра взяли новенькую. Ее десятилетний сын, ведя закулисный образ жизни, выучил на память вокал Бабановой, предмета своей возвышенной любви. С этим и живу, не всякая любовь проходит.
И в других постановках тоже пели немало, симпатичные песенки были в глуповатом спектакле "Весна в Москве". Много песен входило в репертуар мобильных бригад, отправляемых театром на фронт. В самом Ташкенте вечера актерской песни давал на сцене Театра Революции молодой Борис Толмазов.
Термина "актерская песня" тогда не было, но сама она была. Ей не вменялось в обязанность быть советской, ведь на сцене бушевали не только советские чувства и петь могли не самые героические герои.
Иной клянется в страсти пылкой,
Но если выпито, да, выпито вино,
Вся страсть его на дне бутылки
Давным-давно, давным-давно, давным-давно!
Шурочка, героиня Бабановой, отважно сражалась с французами, влюблялась, а ее усатые партнеры от души воспевали шампанское. Позже, уже в другом театре и с другой музыкой, те же куплеты пелись партнерами Ларисы Голубкиной. Что не к лицу советскому человеку, то позволительно гусарам.
Театральная песня имела ничтожную аудиторию по сравнению с песней кино. Это делало контроль не таким пристальным. Предполагаю, что могло даже обходиться без рутинных церберов худсовета. Театры надзирались церберами реперткома (репертуарной комиссии), а тем было не до вставных номеров, их напряженную бдительность сковывал призрак аллюзий. Песня оставалась в выигрыше.
Не будучи аудиторной, театральная песня была вполне лабораторной. Через лабораторию театра прошли Александр Галич и Владимир Высоцкий, но дело не в чьей-то единичной биографии, влияние не сводилось к случаю. На сцене драматического театра вызрела манера подачи, которая потом стала фирменной для авторской песни. Там же родился демократичный - не оперный и не филармонический - способ музыкального прочтения серьезной поэзии, в том числе классической. Когда вспоминаю, как в 41-м пели классику в "Питомцах славы", возникает иллюзия, будто слушаю современного барда из самых продвинутых.
2.7. Горит свечи огарочек
Испытания Великой Отечественной на время изменили лик советской песни. В ней заметно прибавилось поэзии, достоинства, подлинных чувств. Такими чертами выделялись тексты Алексея Фатьянова - "Горит свечи огарочек" (1944), "Где же вы теперь, друзья-однополчане" (1946), "Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат" (1948). Без пяти минут окуджавской была песня "Сережка с Малой Бронной" на стихи Евгения Винокурова. Эти песни любили не за красивые мелодии, тут было иное, неведомое прежде, небезопасное для власти.
Назову еще одно имя, Михаил Исаковский, и одно его стихотворение, "Враги сожгли родную хату". Написанное в 1945 году, оно стало песней. Позже подверглось запрету, но Марк Бернес успел доставить песню людям. (Кстати, тоже достойное имя. Разве не у него учились ранние барды репертуарной политике и искусству интонации?)
Недавно Владимир Корнилов, разбирая это стихотворение, заметил, что в нем "за полвека ничего не устарело. Наоборот, с нашими новыми бедами... стих обретает всё более глубинный подтекст. Впрочем, так происходит всегда с настоящей поэзией."
"Удивляет другое, - продолжает Корнилов, - как мог столь замечательный стих написать человек, прежде сочинявший о вожде вполне сервильные стихи. Ведь за пятьдесят лет о горе, потерях, печалях и поражении (!! - Д.С.) в большой войне никто лучше Исаковского не сказал. Это высокая лирика - в этом стихе и судьба разоренной страны, и гибель близких, и разумный взгляд на историю, и скрытая, но достойная полемика с идеей мировой революции." ([6], с. 149).
Исаковский-то как раз всегда писал искренне. Но в числе авторов замечательных песен военной поры мы находим самых циничных деятелей сервильной секретарской литературы, и это действительно поражает. По-настоящему народную "Землянку" ("Бьется в тесной печурке огонь...") написал прожженый царедворец Алексей Сурков, имя Льва Ошанина навсегда защищено песней "Эх, дороги", а "Жди меня" Константина Симонова миллионы солдат переписывали и носили на себе, как молитву. Знаю это от отца, минометчика той войны.
Если уж прожженных на время меняет время, значит надо менять времена.
А советская песня - она была в полосочку. Случалось и ей вести себя достойно. Рядом с настоящей вещью, пусть советской, наши глобусы и бригантины - это просто детский лепет. Помянем добрым словом тех, чье творчество учило бардов.
На этом можно бы и кончить разговор о корнях авторской песни. Но есть у нашей темы еще один непустяковый поворот.
