Ведущий Дмитрий Сухарев открывает вечер.

Здравствуйте, добрый вечер! Как приятно, что нас так много здесь собралось послушать песни на стихи Юрия Давыдовича Левитанского. И не только здесь - там (кивает в сторону кулис) тоже собралось порядочно народу, они будут выходить и петь. Я хочу сказать несколько слов вначале.

Юрий Давыдович Левитанский был хорошо связан с этим Домом. Хотя писателей у нас много, а членов Союза писателей даже больше (смех в зале), но вот таких писателей, которые бы каждый день обедали в этом Доме, наверно, были единицы. Другие писатели приходили, садились вчетвером-вшестером, головы склоняли к центру стола и занимались делами, решали вопросы, - кому орден дать, кому дачу. А Левитанский всегда сидел за столиком на одного или максимум на двоих, и тогда этот второй был кто-нибудь из близких друзей. Он приходил без какой-либо посторонней цели, а просто поесть. Он привык здесь питаться.

Но это одна интересная писательская особенность Юрия Давыдовича Левитанского. Но кроме неё была и другая. На протяжении ряда лет я наблюдал эволюцию его вечеров и застал такие вечера, которые были чисто поэтическими. Он читал стихи, где надо - люди хлопали, и никаких песен не было. Ещё такого не было принято в этом Доме. Потом вдруг появились первые песни. Левитанского, вообще-то, запели довольно давно. Лена Камбурова пела, Виктор Берковский давно пел. Но чтобы пустить человека с песней на собственный поэтический вечер - для этого от Левитанского требовалось большое мужество на первых порах. И он это мужество проявил, и такие вечера состоялись. После чего началась фаза, которая у нас в физиологии называется фазой экзальтации. Левитанский впал в экзальтированное состояние и стал пускать на свои поэтические вечера всех подряд. Кто бы ему ни говорил: 'А мы поём ваши стихи' - 'А! Пожалуйста!' - отвечал Левитанский. Кто эти были люди, какие они пели песни? И прошло несколько вечеров ужасных, провальных. Но он этого не видел, он был в состоянии эйфории.

Потом и эта фаза прошла. Левитанский начал разбираться, что бывают песни приличные, а бывают не такие, чтобы уж очень украшали его стихи. И он постепенно стал специалистом и даже начал писать об авторской песне. Например, он написал замечательный вкладыш к диску Виктора Берковского, даже, я бы сказал, с теоретическими рассуждениями о том, куда движется жанр авторской песни. Он очень точно и, по-моему, совершенно справедливо предсказал, что в будущем этот жанр можно будет назвать 'демократический аристократизм'. Аристократическим является выбор поэзии. (Естественно, свои стихи он относил к стихам аристократического характера, рассчитанным на аристократов духа, и был прав.) А демократическим - способ донесения до зала. Но при этом он считал, что и музыка и само пение должны быть высоко профессиональными. Вот такая сложная система демократического аристократизма была им предсказана, и теперь в авторской песне стараются этой линии следовать, а уж что получится в следующем столетии, это будет видно.

Сегодня первым я хочу пригласить нашего известного исполнителя бардовских песен. Он бывший петербуржец, а теперь москвич - Юрий Рыков. Я попросил Юру, чтобы у нас в самом начале вечера прозвучала песня из хорошо и давно известных. Эту песню написал Вадим Мищук.

(Юрий Рыков исполняет песню 'Не поговорили'.)

И будет дуэт, Галина Пухова и Михаил Приходько. Я слышал, что недавно, то ли на Петербургском аккорде, то ли на Грушинке, вы взяли высокие лауреатские места. Это правда?

М. Приходько: Нет.

Г. Пухова: Но мы там были и старались.

ДС: Ну значит, возьмёте в следующий раз.

(Галина Пухова и Михаил Приходько исполняют песни на стихи 'Маленькая повесть', 'То ты в слёзы, то в хохот...', 'Полька', 'Кораблик', 'Светлый праздник бездомности' на музыку Михаила.)

Я вспоминаю другие песни на стихи Левитанского, которые знаю много лет. Кстати, 'Светлый праздник бездомности' есть песня у Лены Фроловой, замечательная. Так вот, большинство песен известных мне, они такие медитативно-серьёзные, как бы философские. Это всё, конечно, есть в стихах. Но Галя и Миша выделили светлое начало в поэзии Левитанского. Это, вообще, редкость среди бардов. Барды любят умирать. (Смех в зале.) Честно! Послушать, как поют, скажем, Мандельштама, Цветаеву, Тарковского, Самойлова, того же Левитанского, - и кажется, что это были безумно мрачные люди. Между тем Мандельштам был хохотун, у него была масса смешных стихов. Самойлов - был шутник постоянный. Ахматова всегда шутила. Это не были мрачные люди. У них жизнь была мрачная, и мрачные стихи у них были, но делать из них бардовской песней похоронную команду... Это не выражает сущности того, чем они были в действительности. И я очень рад, что сейчас прозвучали песни светлые.

Сейчас песня прозвучала, посвящённая трём дочерям Юрия Давыдовича: Кате, Ольге и Анне. И я вспоминаю, каким замечательным отцом он был. Могу с гордостью сказать, что моя семья живёт в той квартире, в которую этих трёх девиц привозили из родильного дома. Раньше в этой квартире жил Левитанский, и мне довелось видеть его дочерей совсем мелкими. И я знаю, каким он был ответственным отцом, как он с ними возился. Когда не с кем было их оставить, то он таскал девиц, маленьких совсем, с собой на выступление. У него была очень трудная жизнь отца. Он пятьдесят лет жил - и не было у него никаких детей. И вдруг сразу три, одна за другой. (Смех.) Представляете себе, как это трудно в пожилом возрасте? И он был замечательным отцом.

Светлое его начало выражалось ещё и в другом. Ведь никто лучше Левитанского не писал пародий. Никто. Говорят, есть такое выражение: 'проза поэта', дескать, ни один прозаик так не напишет прозу, как поэт. А пародия поэта? Лучше пародий, чем у Левитанского, ни один пародист не писал. Он был изумительный версификатор. Если посмотреть на его собственные стихи - у них своя стилистика. Она была в чём-то лукавая, как будто он не умел рифмовать иначе, чем 'ботинок' и 'полуботинок'. Это стандартная фирменная рифма Левитанского. А если посмотреть его пародии, там такая виртуозная техника! Когда он, допустим, подражает и с юмором работает под Ахмадулину, под Вознесенского, под Виктора Бокова, Евгения Винокурова, Смелякова, Слуцкого. И везде пользуется техникой, присущей этим поэтам. И всё это весело, легко, красиво. Замечательный был не только лирик и философ, но и юморист Юрий Давыдович Левитанский.

А сейчас выступит Евгений Слабиков. Я знаю Женю, наверное, лет 20, когда он стал (тут я не совру) лауреатом одного конкурса, в котором я жюрил вместе с Никитиным. И мне очень нравится многое из того, что делает Слабиков. Хотя, честно скажу, что его песен на стихи Левитанского я не знаю. Но надеюсь, они нам понравятся.

(Е. Слабиков исполняет песни 'Город' ('Окрестности, пригород, как этот город зовётся...'), 'Разлука' ('Замирая следим, как огонь подступает к дровам...'), 'Часы' ('Остановилось время, шли часы...'). Перед тем как спеть, говорит: 'Я как раз из умирающей части бардов'.)

Я хочу всё-таки свою линию гнуть насчёт того, что Юрий Давыдыч был весёлый человек, и почитаю несколько строчек из его знаменитой книги 'Сюжет с вариантами'. Книга состоит из двух частей. Первая коротенькая: 'Сюжет, или Часть первая, самая короткая, но важная...' (Читает под смех зала по книге всю 'Часть первую', вступление к 'Части второй', 'Царевич. Б. Ахмадулина'.)

Ну и кого бы ещё прочитать... (Из зала выкрикивают: Подряд читайте! ) Подряд это очень много, и все хороши. (Из зала: Тарковский!) Тут Львов, Тарковский, Маршак, Щипачёв, Новелла Матвеева, Межиров, Сергей Михалков, Георгий Поженян... Ну давайте на Маршака почитаю. Вернее, это даже не на самого Маршака, а на его переводы. (Читает: 'Элегия на смерть Джона О. Грэя, достопочтенного зайца, эсквайра'. Все смеются.)

Слава Левитанскому! А теперь у нас будет ансамбль 'Свояси'. В составе ансамбля: Елена Филиппова, Сергей Белокопытов и Павел Матвейко.

(Трио исполняет песни 'Музыка, свет неближний...', 'Бывает ли это теперь...', 'Музыка моя, слова' на музыку Павла Матвейко.)

Ничего, если я ещё какую-нибудь пародию прочитаю? (Зал отвечает аплодисментами.) Ну вот 'Зайчик' в трактовке Ярослава Смелякова. Называется стихотворение 'Строгая морковь'. 'Строгая любовь' была поэма у Смелякова, кто помнит. (Читает.) (Аплодисменты.) Здорово!

Выступает Дмитрий Богданов.

(Д. Богданов исполняет: 'Ну что с того, что я там был', 'Кинематограф', 'Кепочка', 'Каждый выбирает для себя'.)

Вслед за мощным мужским голосом у нас будет нежный женский. Раиса Нурмухаметова. Прошу любить и жаловать. Эту очаровательную женщину раскопали в снегах и льдах Нижневартовска. Есть такой город, там нефть добывают. Туда Раису послали по распределению, после окончания музучилища в Уфе. (Рая отвечает, что это неправда, что она туда замуж вышла. Смех, аплодисменты.) И там она стала сразу знаменитостью и (это уж точно) - лауреатом Грушинского фестиваля. Но есть у неё один большой недостаток. Можно я об этом, Раечка, скажу? У неё есть только одна песня на стихи Левитанского. Ну пусть прозвучит хотя бы одна.

(Р. Нурмухаметова исполняет свою песню 'Попытка к утешению'.)

Выступает Сергей Никитин.

(С. Никитин поёт 'Каждый выбирает для себя', 'Диалог у новогодней ёлки', 'Сон об уходящем поезде' и с Татьяной Лариной исполняет премьеру: 'Всего и надо, что вглядеться, - боже мой'. После продолжительных оваций поёт её ещё раз на бис. Д. С. взволнован до слёз.)

Спасибо всем. Вечер окончен.

ПРОГРАММА 'ЛИТЕРАТУРНАЯ АПТЕКА'
Марины Бородицкой и Жанны Переляевой

'Радио России'
13 мая 2010

Жанна Переляева: Здравствуйте! Начинаем очередную передачу 'Литературная аптека'. Ведут её, как обычно, поэт и переводчик Марина Бородицкая и журналист Жанна Переляева. У нас в студии поэт Дмитрий Антонович Сухарев и гость с гитарой Дмитрий Богданов.

В нашей программе уже было несколько встреч с Дмитрием Антоновичем Сухаревым. И каждый раз это был разговор о поэтах военной поры: об Александре Межирове, о Борисе Слуцком. И мы подумали, что хорошо бы продолжить такие разговоры у микрофона. И вот сегодня наш герой - Юрий Давыдович Левитанский.

Дмитрий Сухарев: Все четверо мы его любим. И, конечно, он совершенно не похож на других поэтов, которых вы назвали. Недавно я прочитал в одном его интервью, что он считал высшим из искусств музыку - выше, чем поэзию, он её ставил. И мне это очень понятно. И вот какая мысль мне пришла в голову. У наших лучших и самых знаменитых бардов, пишущих на стихи профессиональных поэтов, заглавная песня вдруг оказывается на стихи Левитанского. Сергей Никитин всегда начинает свои концерты или песней...

Марина Бородицкая (напевает): 'Что происходит на свете? А просто зима...'

ДС: ...или 'Песней об уходящем поезде'. У Вадима и Валерия Мищуков фирменная марка - 'Я, побывавший там, где вы не бывали' и 'Не поговорили', да?

Дмитрий Богданов: У Виктора Берковского одна из самых главных песен военной тематики - песня на стихи Юрия Давыдовича 'Ну что с того, что я там был'...

ДС: ...и 'Каждый выбирает для себя'.

МБ: Так, может, споём?

(Дмитрий Богданов исполняет песню Виктора Берковского 'Каждый выбирает для себя'.)

ДС: Левитанский, вообще, придавал поющейся поэзии большое значение. Ведь это ему принадлежит термин 'демократический аристократизм'.

МБ: Это он придумал?

ДС: Это он придумал.

МБ: Вот и Дима у нас демократический аристократ.

ДС: Аристократ, да.

ДБ: Спасибо, я запомню.

ЖП: Дмитрий Антонович, мне вас с Димой хочется спросить как людей, которые были лично знакомы с Юрием Давидовичем. Какой он был? Как с ним было общаться?

ДС: Юрий Давыдович был... замученный, я бы так сказал. Честное слово. Он всегда без денег сидел. Иногда ему приходилось выступать на концертах от бюро пропаганды. За это копейки платили. И он приезжал вместе с маленькой дочкой. У него три маленьких, одна меньше другой, дочери было, и некому было их оставить. Он и нянька был, и готовил для них. Очень интересно, я вычитал в одном интервью. Его спросили: 'Ваше представление о счастье?' Он говорит: 'Три тысячи строк верлибром по подстрочнику в год, рубль сорок за строку и двойной тираж'. (Смеются.) Если это подсчитать...

МБ: Он говорил о переводе.

ДС: Да, он переводами зарабатывал, потому что стихами ничего не заработаешь. В том же источнике я прочитал, что переводил он всегда по подстрочнику, но это не совсем точно. Однажды мы вместе с Левитанским были на приёме в венгерском посольстве (мы оба переводили венгерских поэтов), и я гордился, что немножко говорю по-венгерски. Вдруг Левитанский как начал чесать на венгерском языке! У него это осталось с войны. Его военный маршрут был довольно сложный. Он ведь в сорок первом году с третьего курса ИФЛИ пошёл добровольцем (с третьего курса не брали на фронт). И воевал начиная от обороны Москвы. У него есть медаль 'За оборону Москвы'.

ДБ: Пулемётчиком.

ДС: Да. А потом он стал лейтенантом. И есть у него медаль 'За взятие Будапешта'. Он был на самых разных фронтах, и когда война кончилась, его часть перевели на японский фронт, на Дальний Восток, и только в 1947 году он демобилизовался. В Венгрии, он мне говорил, участвовал в очень тяжёлых боях. Это на северном берегу Балатона, Секешфехервар. Там танковые бои были, огромные потери с обеих сторон, в самом конце войны.

ЖП: Секешфехервар это известное место.

ДС: И видимо, он там потом служил какое-то время, во всяком случае язык он знал.

ЖП: 'И на груди его светилась медаль за город Будапешт'.

ДС: Да, это гениальная песня Исаковского.

МБ: А вот я люблю не ранние его военные стихи, которые были с пылу с жару написанные. А люблю, когда отлежалось. (Читает стихотворение 'В Москве меня не прописывали...'.) Горькое такое стихотворение.

ЖП: Это уже сильно после войны написано.

(Д. Богданов поёт 'Ну что с того, что я там был'.)

МБ: Какая потрясающая эта строка: 'Я меткой пули недолёт'. И какой удивительный парадокс, когда человек говорит 'я всё избыл, я всё забыл', и на самом деле мы понимаем, что он помнит каждую мелочь этой войны и что в нём это - 'как мошка в янтаре'.

ДС: Вы знаете, тут спорно. Он, с одной стороны, это всё помнит, с другой стороны, он на этом не зацикливается. Ведь, вообще, среди всех поэтов военного поколения лейтенантского Левитанский был самый большой юморист. Такого качества пародий литературных, как у Левитанского, нет ни у кого. Это выражалось и в том, что он сам сочинял песенки. Дмитрий Степанович может нам спеть одну.

ДБ: Но выцарапать из него эти песенки было очень трудно. Вот вы спрашиваете, какой он был. Он был довольно интровертный человек.

ЖП: Закрытый, да?

ДБ: Закрытый совсем.

ДС: Он не интровертный. Он был для своей компании, понимаете, для своего круга. Там он раскрывался. А вот публично...

МБ: Не эстрадный был человек.

ДС: Не эстрадный.

ДБ: Однажды мы ехали в Питер дневным поездом. И всю дорогу Юрий Давыдович рассказывал - о войне, о послевоенных годах. А песенки нам удалось из него вытащить, когда мы однажды собрались у Берковских и одну из них стали исполнять. Такая была песенка.

(Д. Богданов поёт 'Кепочку'.)

ЖП: У нас сегодня с Мариной уникальная передача - впервые за тринадцать лет её существования мы забыли сказать, от чего мы лечимся.

МБ: Вообще, всегда, когда мы делаем эти передачи - у нас это не первая передача о поэтах военного поколения - мы лечимся от исторической забывчивости.

ЖП: Но не только. Война - это только один пласт его творчества. Очень мирный человек, очень весёлый, большой философ...

ДС: И работяга.

МБ: Я бы его пустила по разряду витаминов, которые просто - от всех болезней. Человек, написавший: 'Я, побывавший там, где вы не бывали, я повидавший то, чего вы не видали...' (продолжают все вместе, хором) '...Я, уже там стоявший одной ногою, я говорю вам - жизнь всё равно прекрасна'.

ДС: Какая песня чу́дная.

МБ: Конечно, это мощнейший витамин, иммунал такой.

ДС: Попалась мне публикация писем Левитанского Ирине, жене, с которой у него огромная была разница в возрасте и огромная любовь взаимная. И вот, он ей пишет:

'Вчера зашёл в ЦДЛ покормить двух дам, одна харьковская критикесса, одна московская. Так вот они, преисполненные ко мне высочайшего почтения, всё объясняли мне, кто я, какой я, и так далее, о моём долге перед литературой, долге перед читателями и как это замечательно - быть Левитанским. И такую грусть они на меня нагнали. Ты это должна же знать: как мало для меня все эти слова всегда значили, а сейчас мне становится ещё грустнее. Нет, не долг перед литературой, а просто перед самим собой. Ведь я же человек в конце концов, и есть у меня, должен же быть долг и перед самим собой. Не знаю, долг или не долг, но дело моё, моя потребность, необходимость заниматься тем, чем я должен заниматься. А без этого всё бессмысленно, и я уже не понимаю, кто я и зачем я, но нет никакого смысла и всё. Всякие там кино, развлечения это прекрасно, но только тогда, когда я делаю своё проклятое дело'.

Такие слова, сказанные таким замечательным человеком, - это действительно лечебная вещь. Если у вас аптека, то вот лечение от чего: лечение от легкомысленного отношения к жизни и к собственному в ней существованию, к своему делу.

Я хочу прочитать стихотворение 'Черёмуха', которое я очень люблю. Оно о том же, о чём уже сегодня говорилось. Что какой бы жизнь ни была тяжёлой, а всё равно это радость. (Читает.)

Кто-нибудь утром проснётся сегодня и ахнет,
и удивится - как близко черёмухой пахнет,
пахнет влюблённостью,
                                         пахнет любовным признаньем,
жизнь впереди - как ещё не раскрытая книга.

Кто-нибудь утром проснётся сегодня и ахнет,
и удивится - как быстро черёмуха чахнет,
сохнет под окнами деревце, вьюгою пахнет,
пахнет снегами, морозом, зимой, холодами.

Кто-нибудь утром сегодня совсем
                                                          не проснётся,
кто-нибудь тихо губами к губам прикоснётся
и задохнётся - как пахнет бинтами и йодом,
и стеарином, и свежей доскою сосновой.

В утреннем воздухе пахнет бинтами и йодом,
и стеарином, и свежей доскою сосновой,
пахнет снегами, морозом, зимой, холодами
и - ничего не поделать - черёмухой пахнет.

Пахнет черёмухой в утреннем воздухе раннем.
Пахнет влюблённостью,
                                         пахнет любовным признаньем.
Что бы там ни было с нами, но снова и снова
пахнет черёмухой - и ничего не поделать!

МБ: Это очень лекарственное стихотворение!

ДБ: Знаете, Левитанский для меня - как Белла Ахмадулина для моей мамы. Она говорит: 'Я Ахмадулину слушаю как музыку: она говорит, говорит, и я впадаю в нирвану'. Я так же слушал, когда вы сейчас читали это стихотворение. Левитанский сам очень часто его читал. И я слышу его голос, он во мне звучит. Он очень музыкально читал.

ДС: Он вообще замечательно музыкальный поэт. Именно поэтому у него и строфика не такая, как у всех: такие длинные-длинные, вытянутые строчки.

ДБ: Ещё есть одна фраза, которую Юрий Давыдович произносил в последние годы своей жизни. Я, говорит, не согласен с Достоевским. Не красота спасет мир, а любовь.

ДС: Надо сказать, что при всей своей зацикленности на литературе он был очень общественно активный человек. У него даже было желание баллотироваться в Думу, он и через это прошёл. На волне перестройки была такая активность интеллигенции, хотелось сделать страну лучше, чем она есть.

ДБ: Он очень переживал чеченскую войну. Он получил государственную премию...

ДС: Впервые, кстати.

ДБ: Да, первые он был признан официально. И он думал, как ему быть: получать, не получать эту премию. Он был категорически не согласен с военными действиями в Чечне. И он выбрал для себя такой способ. Премию принял, но в своей речи в Кремле сказал, что вот, я фронтовик; спасибо тем, кто оценил то, что я выжил и, пройдя войну, смог что-то ещё сказать после этого; но то, что сейчас идёт война на территории нашей страны, - это возмутительно. И он это всё открыто сказал президенту Ельцину. А через некоторое время были слушания в московском правительстве, Юрий Давыдович там очень активно выступал, и после одного из выступлений ему стало плохо, и он умер прямо там.

МБ: Погиб...

ДБ: Погиб на чеченской войне.

МБ: У нас сегодня, как в песне Бетховена 'Грустно-весело'.

ЖП: Какой и есть Левитанский. Мы закончим наш разговор песней.

(Звучит песня Вадима Мищука 'Я, побывавший там, где вы не бывали' в исполнении ансамбля 'Песни нашего века' и бардов.)

ЖП: Прозвучала песня на стихи Юрия Левитанского в исполнении Вадима и Валерия Мищуков, Дмитрия Богданова, Леонида Сергеева, Виктора Берковского, Олега Митяева, Вадима Егорова, Тимура Шаова, Галины Хомчик, Лидии Чебоксаровой, Алексея Иващенко, Анатолия Калмыкова и Игоря Лунькова, Бориса Кинера и Михаила Цитриняка. Режиссёр передачи Елена Андреева...

МБ: Всего вам доброго!

ДС: Счастливо!

90-ЛЕТИЕ ЮРИЯ ЛЕВИТАНСКОГО

Большой зал Центрального дома литераторов
24 января 2012

(Вечер ведёт Олег Хлебников. Рядом с ним за столиком молча сидит Дмитрий Сухарев. На 85-й минуте вечера ведущий наконец его представляет.)

Олег Хлебников: А сейчас слово, может быть, единственному ещё существующему в Российской словесности поэту, на которого написано так же много песен, как на Левитанского. Вот он не зря здесь всё время со мной сидит. Это для того, чтобы из зала никто не ушёл, чтоб вы знали, что обязательно будет Дмитрий Сухарев!

(Дмитрий Сухарев выходит к микрофону.)

ДС: Спасибо, Олег Никитич. Я приготовил своё объяснение. Написано в афише: 'вечер ведёт Олег Хлебников'. А зачем сижу я? Как представитель органов что ли? (Смех в зале.)

ОХ: Комиссар, старший товарищ.

ДС: А было так. Уже Олегу надо было выходить на сцену, как вдруг он объявил, что боится сидеть один (смех в зале) и говорит: 'Дмитрий Антонович, пошли со мной'. Я пошёл (аплодисменты).

Ах, поросёнок бедный мой,
тебя мы слопали зимой.

И те, кого ты обожал,
к кому навстречу ты бежал,

визжал, подпрыгивая, - всё ж
в тебя всадили острый нож.

Я под периною лежал,
я уши в ужасе зажал.

Я думал - бедный, как орёт,
а после, видно, мой черёд.

А после весело глядел,
как под тобой огонь гудел,

и хвостик твой дымком пропах,
и он хрустел в моих зубах.

(Смех, аплодисменты.) Это я прочитал не стихотворение Левитанского. Это стихотворение венгерского поэта Дюлы Ийеша в переводе Юрия Давыдовича (1). Здесь говорилось и совершенно справедливо, что Левитанский создал свою интонацию в поэзии, что его стихи сразу угадаешь, - у него свой язык, своя строфика, своя рифмовка, всё своё. Но при всём при этом Левитанский овладел такой стихотворной техникой, какой, боюсь, ни у кого из его современников, а уж тем более из младшего поколения, не было. Он мог говорить стихами в любой интонации: в интонации Беллы Ахмадулиной, в интонации Светлова, в интонации Смелякова. Его пародии тем и отличаются от других пародий. Пародисты, как правило, найдут какую-нибудь строчку: 'И я пошёл, и я иду' - у Евтушенко. Ага, а мы так придумаем: 'А пошёл ты та-та-та-та, и я пошёл, и я иду'. Очень смешно. Но это не пародия. А настоящая пародия - когда есть такое владение внутренним миром и языком поэта, что можешь написать на этом языке. И все говорят, что лучше пародий Левитанского ни у кого не было.

А другая область, в которой он это своё замечательное владение языками поэзии реализовал, - переводы. У нас все занимались переводами. Многие для денег, многие потому, что искренне дружили - дружба была человеческая, семейная - с поэтами Грузии, Польши, Литвы. С поэтами Венгрии. И Левитанский блестяще переводил двух венгерских поэтов: Дюлу Ийеша, чьё стихотворение о детстве я сейчас прочитал, и совершенно противоположного - модерниста Юхаса Ференца. Между ними ничего общего, но Левитанский каждого из них адекватно выразил по-русски. И в этом тоже - огромный масштаб его как литератора.

Однажды я был вместе с Левитанским приглашён в венгерское посольство, и там сидели за столиком мы и венгры. И я очень гордился тем, что могу связать по-венгерски несколько фраз. Как вдруг Левитанский заговорил на венгерском языке совершенно свободно. Это меня поразило, поразило! По-видимому, в те времена, когда он освобождал Венгрию, - он ведь участвовал во взятии Будапешта и, возможно, оставался там какое-то время после победы - он выучил венгерский язык и владел им совершенно свободно. Что помогало ему, конечно, заниматься переводами. Хотя он здорово переводил и Брехта, и литовских поэтов.

ОХ: Польских, словацких...

ДС: Да.

К чему я хотел подвести. Несколько дней назад я списался с Сергеем Ивановичем Чуприниным, главным редактором журнала 'Знамя' (который тоже должен быть сейчас в этом зале). Мы с ним обсуждали вопрос о грядущем столетии Ярослава Смелякова. И Чупринин в очередном письме написал довольно страшные строчки. (Зачитывает по распечатке.) 'Я, увы, не знаю ни одного молодого критика (в скобках - стихотворца) который мог бы написать о Смелякове или о Светлове, о Мартынове или о Сергее Маркове, Соколове, Жигулине, Антокольском, Межирове и далее по списку. Они их не читали и стимула читать не имеют'.

Ясно, что далее по списку - это, конечно, и Левитанский. Поэтому, с одной стороны, я очень рад, что Левитанский сегодня собрал полный зал. С другой стороны, я готов подтвердить. Мне приходилось разговаривать с несколькими выпускниками филологического факультета МГУ. И все они, как попугаи, выпущенные из одного конвейера, говорят одно и то же: 'Советский период культуры был пустым абсолютно, было кое-что ценное у авангардистов двадцатых годов, а потом уже эмигранты и Бродский, а больше ничего'. Вот я бы вытащил на Красную площадь преподавателей филфака МГУ и розгами по голой заднице (аплодисменты) их немножко воспитал. Потому что так врать, как врут про советский период культуры, - это невозможно. Это всё равно, что... Вот представьте себе, если бы выпускники консерватории сказали: 'А! Советской музыки не было никакой'. А во всех филармониях мира, когда играют музыку 20-го столетия, то кого играют? Только наших советских композиторов. Потому что другой музыки практически нет. Ну, Гершвин был. Но всё-таки великая культура создавалась у нас. Когда наши скрипачи и пианисты на международных конкурсах неизменно занимали первые места. Мы почему так радовались Вану Клиберну, когда он победил? Потому что думали: а! и у них кое-что бывает, не только наши, оказываются, играют. Но вот недавно я слушал на радио 'Меццо' интервью с дирижёром Геннадием Рождественским. И ему задали этот вопрос: 'А почему Флиер, Ойстрах, Коган? Почему они всегда были победителями на международных конкурсах?' И знаете, что сказал этот дирижёр, которого я до этой минуты очень уважал? Он сказал: 'А попробовали бы они вернуться в Москву без лауреатства. Их ожидало НКВД'. До такого же маразма (вы меня извините) надо дойти. Это же страшно. Это же страшно. И всё, что сейчас врут про Советский период, - это складывается в какую-то общую картину, которая калечит молодые поколения.

Поэтому я очень надеюсь на то, что мы, присутствующие здесь, поступим по совету, который нам дал Александр Александрович Блок в 1921 году, совсем незадолго перед своей смертью. Его одна женщина в письме спросила: 'А что же делать? Всё уничтожено, усадьба ваш сгорела'. И Блок ей ответил: 'Спокойно и медленно созидать истребленное семью годами ужаса'. Я надеюсь, что все мы способны воспринять этот совет. У нас не семь годов ужаса было, а все девяностые были годами ужаса, когда из мародёров делали миллиардеров, когда очерняли нашу историю на каждом шагу.

Поэтому в заключение я хочу ещё два слова сказать. Я понимаю своё сидение на этой скамейке как способ немножко уравновесить призывы Олега Никитича ходить на Болотную (2), и так далее. (Аплодисменты.) Я понимаю, что здесь большинство, и даже мои дети, и мои ближайшие друзья - это люди, которые разделяют этот взгляд Олега Никитича. Я себя считаю диссидентом и надеюсь, что за пределами Садового кольца нас много. Я считаю это коллективным умопомрачением, и я призываю всех, кто может прислушаться к старику, - не ходить на эти митинги. (Аплодисменты, крики 'браво'.)

Примечания

(1) Читает на память, кое-где редактируя текст и сокращая.

(2) Олег Хлебников во вступительном слове, в частности, сказал: 'Я уверен, что сейчас Левитанский был бы и на Болотной, и на Сахарова, потому что он всегда болел за то, что происходит с Россией'. (После выборов в Государственную думу в декабре 2011 года в Москве начались массовые политические выступления граждан, имевшие антипутинскую направленность. Митинги проходили на Болотной площади и проспекте Сахарова.)

90-ЛЕТИЕ ЮРИЯ ЛЕВИТАНСКОГО

Центральный дом работников искусств
8 февраля 2012

Ведущий Дмитрий Сухарев открывает вечер.

Очень радостно, что пришло так много народу и что был полный зал в Центральном доме литераторов на вечере памяти Юрия Давыдовича Левитанского. Это хорошая тенденция, потому что мы переживаем время, похожее на послереволюционное. Кто помнит историю нашего Отечества, тот знает, что после революции семнадцатого года было общенародное движение 'в могилу буржуазные искусство'. Точно так же после нашей революции (которую можно назвать криминальный, можно назвать либеральный, кому как больше нравится) тоже была мощная волна под девизом: долой советское искусство, ничего в нём не было хорошего. Мы, конечно, знаем, что советское искусство было великим. Против таких композиторов, как Прокофьев, Шостакович, Хачатурян, Свиридов, Гаврилин, Шнитке, все остальные страны, вместе собранные, не могли бы выставить равноценную команду. Я не уже говорю о музыкантах-исполнителях. С поэтами сложнее. Для того чтобы доказать величие советской поэзии, надо было бы её перевести и понять. Её могут понять только те, кто как вы, читаете по-русски и пришли послушать стихи любимого поэта, переложенные на музыку.

Я хочу прочитать стихотворение, которым Юрий Давыдович обычно начинал свои вечера. (Читает.)

Я был в юности - вылитый Лермонтов.
Видно, так на него походил,
что кричали мне - Лермонтов! Лермонтов! -
на дорогах, где я проходил.

Я был в том же, что Лермонтов, чине.
Я усы отрастил на войне.
Вероятно, по этой причине
было сходство заметно вдвойне.

Долго гнался за мной этот возглас.
Но, на некий взойдя перевал,
перешел я из возраста в возраст,
возраст лермонтовский миновал.

Я старел,
                я толстел,
                                 и с годами
начинали друзья находить,
что я стал походить на Бальзака,
на Флобера я стал походить.

Хоть и льстила мне видимость эта,
но в моих уже зрелых летах
понимал я, что сущность предмета
может с внешностью быть не в ладах.

И тщеславья - древнейшей религии -
я поклонником не был, увы.
Так что близкое сходство с великими
не вскружило моей головы.

Но как горькая память о юности,
о друзьях, о любви, о войне,
все звучит это - Лермонтов! Лермонтов! -
где-то в самой моей глубине.
                                                                            ('Кое-что о моей внешности')

И теперь я с вашего разрешения приглашаю Дмитрия Богданова, который будет петь песни Виктора Берковского на стихи Юрия Давидовича.

(Д. Богданов исполняет песню 'Белая баллада', 'Кепочка', 'Человек, строящий воздушные замки', 'Предзимье', 'Кинематограф' и, по просьбе ведущего, 'Каждый выбирает для себя'.)

Большое спасибо Дмитрию Степановичу. Я хочу сказать, что мы, здесь сидящие, очень взрослые люди, и наш долг - передать маленьким детям, какая была хорошая поэзия, какие были замечательные поэты, и какие замечательные песни на стихи этих поэтов были написаны. Почти каждое воскресенье я хожу в бард-кафе 'Альма-матер', где проходит фестиваль школьников, поющих бардовскую песню. Это большое удовольствие. И я попросил Дмитрия Богданова, чтобы он сегодня уступил одну из песен своего репертуара прошлогоднему лауреату этого школьного конкурса Андрею Копёнкину. (Аплодисменты, А. Копёнкин выходит к микрофону.) Андрей, он довольно длинный, он старшеклассник. А там и совсем малыши поют. Вот в прошлое воскресенье один мальчик даже был из детского сада, и он очень хорошо пел песню Андрея Козловского.

(А. Копёнкин исполняет песню В. Берковского 'Ну что с того, что я там был'.)

(Продолжительные аплодисменты.) Спасибо большое вам за то, что вы так хорошо приняли Андрея Копёнкина. С такими детьми мы не пропадем. Военный путь, пройденный Юрием Давыдовичем, начинался под Москвой (и первая его награда была за оборону Москвы), около Яхромы. И хотя стихов о войне он писал очень мало, намного меньше, чем все другие поэты его поколения, но по каким-то лёгким упоминаниям можно на карте восстановить весь его путь - и не только по освобождению нашей страны, но и после того, как мы пошли за рубежи нашей страны. Я этим занимался. Там были Яссы, потом Трансильвания (это полувенгерская полурумынская часть, принадлежавшая в разное время то Венгрии, то Румынии), потом была Венгрия. И очень интересно, что путь Левитанского по Венгрии почти совпал с путём Слуцкого, который воевал, видимо, в составе того же фронта и в очень похожих и близких местах и точно так же, как Левитанский, двигался из одной страны в страну. 'В пяти соседних странах зарыты наши трупы', как сказано у Слуцкого. И ещё один замечательный поэт этого же поколения, также девятнадцатого года рождения, как Слуцкий, - Алексей Фатьянов. Он тоже воевал в Венгрии и даже, как говорят (может, это легенда), первым ворвался на танке в город Секешфехервар. А у Левитанского прямых упоминаний нет... Ну, кому интересно, я могу прямо по карте потом показать, как шёл его путь, в каком месте какую реку форсировал. Сначала было взятие Будапешта, потом Братислава, Вена и закончилась для него война в Праге. Всё это отражено в его орденах и медалях. И один из пунктов, который я нашёл в одном лирическом стихотворении (да у него все лирические вообще-то), называется Орошхаза. Украинский фронт двигался из Румынии, из Трансильвании. И если пересечь границу Венгрии с юга, то очень близко, где-то между Дебреценом и Кечкеметом будет маленький городок, 30 тысяч жителей. И вот в каком стихотворении эта Орошхаза дала о себе знать. Совершенно не военное воспоминание. Стихотворение было написано, когда уже известным поэтом Юрий Давыдович по приглашению венгерских коллег бывал в Будапеште, у него была большая дружба с венгерскими поэтами, которых он переводил. Вот такое стихотворение. (Читает.)

В будапештской гостинице, в номере, на стене -
деревенский зимний пейзаж в деревянной раме.
На исходе сумерек, знойными вечерами,
он так странен здесь, в этой комнате городской.

Деревенский зимний пейзаж, тишина и снег,
и пустынный двор, и колодец, и дом с сенями,
и неясный след, оставшийся за санями,
на которых кто-то уехал давным-давно.

Отчего же томит меня этот далекий звук,
этот сонно скользящий санный поющий полоз,
и зачем я хочу представить лицо и голос
незнакомой женщины, едущей в тех санях?

Для чего мне надо увидеть забор и дом
на степной равнине где-то за Орошхазой,
и на мягких ресницах женщины темноглазой
осторожно тающий теплый январский снег?

В будапештской гостинице, в номере, на стене...
Но зачем мне помнить, думать и знать об этом
через столько лет, будапештским горячим летом,
в этом тесном, душном номере небольшом!

А за окнами - зелень, марево, зной, Дунай,
пешеходы, колокола и обрывки речи.
И бесшумно падает, падает мне на плечи
этот давний-давний, теплый венгерский снег.

Можно ли сказать что это стихотворение о войне? Ни одного звука войны в нём нет. И в тоже время... Я даже могу не видеть... Стихотворение датировано какими-нибудь семидесятыми годами, но можно понять, когда это было, потому что приказ к наступлению из Румынии в Венгрию был дан 10 октября 44-го года. Потом через несколько дней наступление было приостановлено на три дня по договорённости с канцлером Венгрии Хорти. Он попросил разрешения, что его делегация приедет в Москву договариваться о мире. Наши приняли делегацию, прекратили наступление, и три дня Юрий Давыдович провёл под Орошхазой. Потом оказалось, что они не готовы принять наши условия, довольно мягкие, и пришлось воевать дальше. И были тяжелейшие бои у Балатона, в которых он участвовал, и под Будапештом, и в самом Будапеште.

Я хочу пригласить теперь Лидию Чебоксарову и Евгения Быкова попеть.

(Л. Чебоксарова и Е. Быков исполняют песню Глеба Агафонова 'За летом листопад, а следом снегопад...'.)

Как хорошо все сегодня поют! Тут Ангара не случайно. Ведь полк, в котором служил Юрий Давыдович, после победы над Германией перебросили на Дальний Восток, на войну с Японией. Он ещё и там повоевал. А уже после демобилизации осел в Иркутске, и отсюда Ангара. Там в Иркутске первые его сборники стихов вышли.

Сейчас выступает Андрей Крамаренко.

(А. Крамаренко исполняет свою песню на стихи Татьяны Бек 'Надоело петь с листа'.)

ДС: Андрей вы объясните ведущему, пожалуйста, вы песню на стихи Левитанского решили не петь, да?

А. Крамаренко: Я решил петь, но второй.

ДС: Но вы бы хоть меня предупредили. Ну ладно, тогда я объясню задним числом. Я предполагал, сейчас выйдет Андрей, продолжит пение песен на стихи Левитанского, а потом я скажу, что вчера была годовщина кончины Татьяны Бек, тоже замечательного поэта, нашей современницы, и что мы хотим помянуть её песней Андрея Крамаренко на её стихи. Но Андрей решил поменять местами. А тогда я, чтоб вам помешать, но продолжить свою линию, прочитаю два небольших стихотворения Татьяны Бек. А вы уж стойте и ждите.

(Читает: 'Боже, самодовольные рожи' и 'Те, кого я любила без памяти'. А. Крамаренко поёт свою песню на стихотворение Ю. Левитанского 'Календарь'.)

Ну я не знаю, что делается за моей спиной и есть ли там Константин Тарасов? (За спиной ведущего дверь в артистическую комнату.) Есть Константин Тарасов! Я его ещё сегодня не видел, поэтому для меня это приятный сюрприз, надеюсь, для вас тоже. Приветствуем Константина Тарасова!

(К. Тарасов поёт свою песню на стихи Ю. Левитанского 'Белые, как снег, стихи'.)

А сейчас будет кое-что совершенно особенное. Сейчас будет премьера песни, которая ещё ни разу не исполнялась. Да, Виктор Наумович, зря вы тут сидите, вам вставать пора. Песню эту написал Виктор Фридман.

(Саид Багов исполняет песню 'Светлый праздник бездомности', за роялем Виктор Фридман, партия флейты - Татьяна Ларина. С. Багов читает несколько стихотворений Левитанского.)

В начале этого года в интернете открылся сайт Юрия Левитанского. Там очень много чего есть: и стихи, и песни. Можно ткнуть мышкой и послушать разные варианты, в разных исполнениях, в разных музыкальных решениях. Сделал этот сайт бард Александр Петров. Я его попрошу сейчас выступить.

(А. Петров поёт свои песни 'Новый год у Дуная', 'Музыка, свет неближний'.)

Юрию Давыдовичу Левитанскому принадлежит замечательный термин. Это некая формула, к которой должна стремиться бардовская песня. Он её обозначил так: аристократический демократизм. Сергей Никитин!

(С. Никитин поёт свои песни: 'Каждый выбирает для себя', 'Сон об уходящем поезде'. И с флейтой Т. Лариной - 'Всего и нужно, что вглядится, - боже мой', 'Что происходит на свете'.)

(Продолжительные овации, зрители хотят снова вызвать Никитина к микрофону.)

Я точно знаю, что у Сергея Яковлевича больше нет песен на стихи Левитанского. Но зато есть песня у Раисы Нур, которая нам сейчас споёт. А за ней будут Мищуки, и вечер наш кончится.

(Р. Нур исполняет свою песню 'Попытка утешения'.)

А сейчас я хочу сказать, что здесь в зале присутствуют дочери Юрия Давыдовича, и если мы похлопаем, мы выразим свою любовь. (Анна и Екатерина сидят во втором ряду. Аплодисменты.)

Выступают Вадим Мищук и Валерий Мищук! И я надеюсь, что они меня послушаются и последняя песня, которую они споют, будет кончаться музыкой Бетховена. Это будет очень достойное окончание нашего сегодняшнего вечера.

(В. и В. Мищуки исполняют песни Вадима 'Когда зима, у нас такие ночи длинные', 'Не поговорили', 'Послание юным друзьям' ('Я, побывавший там, где вы не бывали').)

Публикуется впервые.



Читайте о Юрии Левитанском в 'Золотой кассете Дмитрия Сухарева'

Вечер 8 февраля 2012 года в ЦДРИ
Видео, 1-я часть
Видео, 2-я часть
Фотографии

Вечер 24 января 2012 года в ЦДЛ
Видео
Фотографии