На сцене за столиком - Юрий Ряшенцев и ведущий вечера Илья Фаликов. У микрофона - Дмитрий Сухарев.

Здесь сегодня уже столько сказано и Марком Григорьевичем Розовским, и Ильёй Зиновьевичем Фаликовым. И я несколько растерян. Я думал, что (обращается к Ю. Ряшенцеву) ты сейчас ещё почитаешь из лирики, из старой лирики, из той, которую мы помнили на память. Но несколько слов я скажу.

Вот Илья, перед тем как прочитать пять твоих томов, работал над собственным ЖЗЛовским томом о Евтушенко. И прочитал всего Евтушенко, который написал, наверно, не меньше тебя. Пожалуй, больше. Вы с Евтушенко - это одно поколение, это одна волна человеческая. Но вот какая существенная - огромная - разница между Женей и тобой. Ты - стабильный. У тебя есть высокий уровень качества. Вот этот третий том, где поэзия, - там почти 700 страниц. Можно открыть на любой - и трудно оторваться. Потому что везде хорошие стихи.

Марк говорил, что он тебя с 1962 года знает. Я, наверное, лет на 5 раньше. До театрального периода твоей жизни был ещё такой МГПИ-период жизни, очень важный, о котором здесь вообще никто не поминал, а ты сразу заулыбался. И действительно, это было замечательное сборище талантов, где, кроме тебя, никто не умел писать стихи. Хотя все считали себя гениями. А ты у них был за дядьку литературного. Я не знаю, сам-то ты откуда, откуда у тебя школа? Почему нет школы, допустим, у Визбора мы с тобой обсуждали. У нас есть одна совместная публикация - 'Диалог о Киме' (1). Ты там говоришь, что в вашем МГПИ литературе не учили на литературном факультете. Ваш самый главный профессор Поликарпов работал в ЦК, и ему было не до литературы. И я пытаюсь понять, во-первых, откуда у тебя школа и почему она с самого начала уже была выражена и, во-вторых, как удалось продержаться? Даже взять эти два периода (можно условно поделить): советский и постсоветский. Ты - как айсберг. Верхушечку свою высунул из океана - а там внизу огромные запасы. И как будто всё остальное проплывает мимо тебя - МГПИ, театр Розовского, эти замечательные песни в фильмах - а ты...

Как я помню, ещё до твоего знакомства с Розовским ты уже жил в Хамовниках. И у тебя был тот же телефон, который сейчас! Ни одного человека не знаю, у которого тот же самый телефон: ***-**-** (называет семь цифр), если не ошибаюсь. (Юрий Ряшенцев, хохочет и аплодирует: Совершенно верно!) Я его с детства знаю, понимаете? И мама брала трубку, Ксения Александровна. И с мамой мы дружили. Все твои друзья дружили с твоей мамой. Из всех людей, известных мне, которые преданы своей маме, ты был предан сильнее всех. Она была твоим другом и советчиком.

Но я хочу подойти к загадке, которая меня мучит.

Три человека у нас создали песню театра и кино. Великая тройка: Булат, Юлик Ким и ты. До вас были авторы, пёстро было, иногда ничего. Но вы создали планку. Но вот что случилось дальше. Почему-то после того, как прекратился советский период истории, не было уже ни одного фильма с песней, которую бы люди запели и запомнили. Ни одного! Сколько лет прошло! Что такое? Те же люди живут. Это какая-то таинственная история, которая, видимо, касается не только песен и не только кино и театра. Она касается всего. Я в научном институте работаю. Знаете, если спросить обывателя, что он знает о советской биологии, то он скажет: Лысенко и ужасы всякие. Лысенко был, да, он был ужасный. Но он был исключением! А биология держалась на уровне мировой науки - другими людьми. Мы в советское время читали постановления - ужас какой! Ругают Прокофьева, Шостаковича. А музыка была великолепная. А как перестали ругать - нет музыки, нет таких композиторов. Куда делись? Я не клоню ни к какому выводу, не зову на баррикады восстанавливать советскую власть. Я хочу понять: куда всё делось? Я вспоминаю, как мой друг Серёжа Никитин сочинял музыку к фильмам. Но он неграмотный, и брали каких-то пацанов, которые аранжировали, делали оркестровки, чтобы всё звучало красиво. Но сейчас-то никто Никитина не зовёт. А эти пацаны работают композиторами, и выходят фильмы, где в титрах написано: 'композитор'. Так они не были композиторами при советской власти! Потому что они не способны, и их не пускали. Какие-то механизмы работали. Так, но я... Илья Зиновьевич просил, чтобы я сказал что-то о твоей лирике, да? Хорошая лирика. (Смех в зале, Ряшенцев улыбается.) Мне нравится. Спасибо за внимание.

Примечание

(1) 'Диалог о Киме'

Публикуется впервые.


Читайте статью Д. Сухарева 'Браво, Ряшенцев!'